И снова Мирра Лохвицкая, моя любимая русская поэтесса!

Волшебница Лилит

Faust:
Wer ist denn das?
Mephistopheles:
Betrachte sie genau!
Lilith ist das.
Faust:
Wer?
Mephistopheles:
Adams erste Frau.
Nimm dich in Acht vor ihren shonen Haaren
Vor diesem Shmuck, mit dem sie einzig prangt.
Wenn sie damit den jungen Mann erlangt,
So lasst sie ihn so bald nicht wieder fahren.**

(Goethe, Faust, Walpurgisnicht).

Лилит
Лилит*

1.
Ты, веригами окованный,
Бледный странник, посмотри, -
Видишь замок заколдованный
В тихом пламени зари?
Позабудь земные тернии,
Жизнь светла и широка,
Над тобой огни вечерние
Расцветили облака.
Свод небесный, весь в сиянии
Ярким пурпуром залит.
Слышишь роз благоухание?..
Я - волшебница Лилит.

Ты войди в сады тенистые,
Кущи тайные мои,
Где журчат потоки чистые,
Плодотворные струи;
Где горят цветы зажженные
Догорающим лучом,
Реют сны завороженные,
Веют огненным мечом;
Где блаженное видение
Усыпит и обольстит
Крепким сном… без пробуждения…
Я - волшебница Лилит!

2.

Я прохожу в убранстве темных кос,
В шелку моих чарующих волос,
Подвесками червонными звеня,
Блестит венец на рожках у меня.
Прекрасна я, как лилия долин,
Как сельский крин - наряд богини прост,
Но, веером раскинув пышный хвост,
От жадных глаз прикрыл меня павлин,
И я, спустив мой пояс золотой,
Томлю и жгу чуть видной наготой.

От сладких чар не уклоняй свой взгляд,
Но берегись волос моих коснуться,
Не то в тебе нежданно встрепенутся
Такие сны, каких не заменят
Ни жизнь, ни смерть, ни рай, ни ад,
Ни мрак пучин, ни море света,
Ни сад блаженный Магомета, -
Ничто, ничто не утолит
Раба волшебницы Лилит!

3.

Убаюкан райским пением
В роще пальм уснул Адам.
С торжествующим молением
Я воззвала к властным снам:
"Сны, таинственные мстители
И вершители судеб,
Бросьте скорбные обители
Киньте сумрачный Эреб.
На брегу Эвфрата сонного
В роще пальм уснул Адам.
Плод от древа запрещенного
Я прижму к его устам.
Взвейтесь, знойные видения,
Вкруг кудрявого чела;
Он вкусит до пробуждения
Плод познания и зла.

4.

Тихо жертвенник горит
Пред волшебницей Лилит.
Слышен вздох то здесь, то там,
Каплет кровь по ступеням.

Все туманней, все бледней
Сонмы плачущих теней.
Ярче пламя, ближе ад,
Громче возгласы звучат.

Темнота пурпурных брызг,
Вакханалий дикий визг.
Яд, что в сумраке разлит -
Мир волшебницы Лилит.

5.

Смотрю я в даль из замка моего;
Мои рабы, рожденные в печали,
Несчастные, чьих праотцев изгнали
Из райских врат, не дав им ничего,
Работают над тощими снопами.
А я смотрю из замка моего,
Сзываю их нескaзанными снами
И знаю я, что - позже иль теперь -
Они войдут в отворенную дверь.

Они поют. Мне веянье зефира
Доносит гимн о смерти и любви.
И любо мне, властительницей мира,
Обозревать владения свои.
Здесь все - мое: леса, равнины, реки,
Все, что живет, и зиждет, и творит, -
Весь мир земной. И правят им вовеки
Любовь и смерть - могила и Лилит!

*Лилит - богиня любви и смерти; по древнехалдейскому
преданию, она была первой женой Адама, обольстившей его.
(Прим. автора)
** Фауст: Кто там?
Мефистофель: Лилит.
Фауст: На мой вопрос,
Пожалуйста, ответь мне прямо.
Кто?
Мефистофель:Первая жена Адама.
Весь туалет ее из кос.
Остерегись ее волос:
Она не одного подростка
Сгубила этою прической.
Гете. "Фауст","Вальпургиева ночь". (пер. Б.Пастернака)

Снова Мирра Лохвицкая.

VI. ОТЗВУКИ ЖИЗНИ
ЖИЗНЬ
Жизнь - повторение вечное
Прежде начертанных строк.
Жизнь - торжество быстротечное,
Встреча безвестных дорог.

Жизнь - поношенье избранников,
Камень, влекущий на дно.
Жизнь - одиночество странников,
Цепи великой звено.

Жизнь - упованье незнающих,
Ключ в заповеданный сад.
Жизнь - испытанье страдающих,
Скорбь несказанных утрат.

Жизнь - это книга священная,
Путь в голубые края.
Тайна, во мгле сокровенная.
Жизнь - это сон бытия.
ЧЕРНЫЙ АНГЕЛ
Черный ангел с ликом властным,
Вея стужей ледяной,
Тихо, голосом бесстрастным,
Мне сказал: "Иди за мной.

Очи я тебе открою
На земную суету.
Свет увидишь за горою,
Лишь взойдешь на высоту".

- Черный Ангел, жаждой жизни
Уж давно не дышит грудь.
Путь к неведомой отчизне
Пролагаю как-нибудь.

Дальше лег он иль короче,
Шире, уже, - все равно.
Слишком ясно видят очи,
Слышать чутко мне дано.

Но внемли мои молитвы
И слезам не прекословь, -
Не гаси на поле битвы
Материнскую любовь!"

Внял моленью Ангел строгий,
Черной тенью отлетя.
Дальше - скучною дорогой -
Понесу мое дитя.

Мирра Лохвицкая. Если кому-то нравятся ее стихи, у меня их очень много, спрашивайте с удовольствием поделюсь.

А вот эти мои любимые стихи из ее творчества!

* * *
Не убивайте голубей!
Их оперенье - белоснежно,
Их воркование так нежно
Звучит во мгле земных скорбей,
Где все - иль тускло, иль мятежно.
Не убивайте голубей!

Не обрывайте васильков!
Не будьте алчны и ревнивы;
Свое зерно дадут вам нивы
И хватит места для гробов,
Мы не единым хлебом живы, -
Не обрывайте васильков!

Не отрекайтесь красоты!
Она бессмертна без курений,
К чему ей слава песнопений,
И ваши гимны, и цветы,
Но без нее бессилен гений.
Не отрекайтесь красоты!

* * *
Я люблю тебя ярче закатного неба огней,
Чище хлопьев тумана и слов сокровенных нежней,
Ослепительней стрел, прорезающих тучи во мгле;
Я люблю тебя больше - чем можно любить на земле.

Как росинка, что светлый в себе отражает эфир,
Я объемлю все небо - любви беспредельной, как мир,
Той любви, что жемчужиной скрытой сияет на дне;
Я люблю тебя глубже, чем любят в предутреннем сне.

Солнцем жизни моей мне любовь засветила твоя.
Ты - мой день. Ты - мой сон. Ты - забвенье от мук бытия.
Ты - кого я люблю и кому повинуюсь, любя.
Ты - любовью возвысивший сердце мое до себя!

SONNAMBULA
На высоте, по краю светлой крыши
Иду во сне. Меня манит луна.
Закрыв глаза, иду все выше, выше…
Весь мир уснул, над миром я одна.

В глубоком сне, сквозь спящие ресницы,
Страну чудес я вижу над собой; -
Сияют башен огненные спицы,
Курятся горы лавой голубой.

Светись, мой путь! Что бездны, что препоны!
Что жизнь и смерть, - когда вверху луна?
Меня зовут серебряные звоны -
И я иду, бесстрашна и сильна.

МЮРГИТ
1.
Проснувшись рано, встал Жако, шагнул через забор.
Заря окрасила едва вершины дальних гор.
В траве кузнечик стрекотал, жужжал пчелиный рой,
Над миром благовест гудел - и плыл туман сырой.
Идет Жако и песнь поет; звенит его коса;
За ним подкошенных цветов ложится полоса.
И слышит он в густой траве хрустальный голосок:
"Жако, Жако! иль ты меня подкосишь, как цветок?"

Взглянул Жако, - сидит в траве красавица Мюргит,
Одними кудрями ее роскошный стан прикрыт.
Два крупных локона, черней вороньего крыла,
Как рожки вьются надо лбом; как мрамор, грудь бела;
Темней фиалки лепестков лиловые глаза;
Сама рыдает, - а с ресниц не скатится слеза.
Уста - румяные, как кровь; в лице - кровинки нет.
Вокруг руки свилась змея - и блещет, как браслет.
"Кой черт занес тебя сюда?" - смеясь, спросил Жако.
"Везла я в город продавать сыры и молоко.
Взбесился ослик и сбежал, - не знаю, где найти.
Дай мне накинуть что-нибудь, прикрой и приюти".
"Э, полно врать!" - вскричал Жако, - какие там сыры?
Кто едет в город нагишом до утренней поры?
Тут, видно, дело не спроста. Рассмотрят на суду.
Чтоб мне души не погубить, - к префекту я пойду".

"Тебе откроюсь я, Жако", - заплакала она:
" Меня по воздуху носил на шабаш Сатана.
Там в пляске время провели, - потом запел петух.
Меня домой через поля понес лукавый дух.
Вдруг, снизу колокол завыл, - метнулся Сатана.
В траву, как пух, слетела я. Вот вся моя вина.
О, горе мне! То - не заря, то - мой костер горит!
Молчи, Жако! Не погуби красавицу Мюргит!"

2.

Гудят-поют колокола, плывет могучий звон.
Вельможи, чернь - и стар и млад - спешат со всех сторон.
Все лавки заперты; на казнь глазеть пошли купцы.
Бежит молва, разносит весть, несет во все концы.
Несется радостная весть, сплочается народ.
За Маргариту молит клир и певчих хор поет.
Во всех приходах за нее по сотне свеч горит.
"Во славу Бога" ныне жгут красавицу Мюргит.
"Эй, расступись, честной народ!" - Расхлынула волна.
Монахи с пением кадят и между них - она.
Идет. Спадает грубый холст с лилейного плеча;
Дымясь, в руках ее горит пудовая свеча.
Доносчик тут же; вслед за ней, как бык, ревет Жако:
"Прости, прости меня, Мюргит, - и будет мне легко!
Души своей не загубил, - суду про все донес
А что-то сердцу тяжело и жаль тебя до слез".

Лиловым взором повела красавица Мюргит:
"Отстань, дурак!" - ему она сквозь зубы говорит -
Не время плакать и тужить, когда костер готов.
Хоть до него мне не слыхать твоих дурацких слов".
Но все сильней вопит Жако и с воплем говорит:
"Эх, что мне жизнь! Эх, что мне свет, когда в нем нет Мюргит!
Скажу, что ложен мой донос, и вырву из огня.
Я за тебя на смерть пойду - лишь поцелуй меня!"

Блеснула жемчугом зубов красавица Мюргит,
Зарделся маком бледный цвет нетронутых ланит, -
В усмешке гордой, зло скривясь, раздвинулись уста, -
И стала страшною ее земная красота.
"Я душу дьяволу предам и вечному огню,
Но мира жалкого рабом себя не оскверню.
И никогда, и никогда, покуда свет стоит,
Не целовать тебе вовек красавицу Мюргит!"

ВЛАСТЕЛИН
1.
Ты помнишь? - В средние века
Ты был мой властелин.
Ты взял меня издалека
В свой замок меж долин.
От властных чар твоих бледна,
В высокой башне у окна
Грустила долго я -
И над туманами долин
К тебе, мой маг, мой властелин,
Неслась тоска моя.

2.

Мои влюбленные пажи
Служили верно мне;
Их кудри - цвета спелой ржи -
Сребрились при луне.
Но лунный свет, блеснув, угас.
Взошла заря. С прозревших глаз
Упала пелена.
Я пряжу тонкую взяла
И с ней покорно замерла
У моего окна.

3.

Трубит герольд. Окончен бой
В далекой стороне.
О, скоро ль буду я с тобой!
Вернешься ль ты ко мне?
Мой ум в томленье изнемог.
Я жду. Гремит победный рог,
Разносится, звеня.
Тесней сомкнулся страшный круг,
Стучится смерть. Вернулся друг.
"Ты не ждала меня?"

4.

"О, я ждала тебя, ждала,
И ждать готова вновь.
Чрез мрак отчаянья и зла
Прошла моя любовь!
О, я ждала…" Но острый меч
Спешит мольбы мои пресечь
Забвением без грез.
Мой слух наполнил свист и гул,
Холодный вихрь в лицо пахнул. -
И жизни сон унес.

5.

Прошли мгновения - века -
И мы воскресли вновь.
Все так же властна и крепка
Бессмертная любовь.*
Я вновь с тобой разлучена,
Грущу, покорна и бледна,
Как в замке меж долин.
И вновь, как в средние века,
Все те же грезы и тоска,
Все тот же властелин.

Нет, я не дорожу мятежным наслажденьем,
Восторгом чувственным, безумством, исступленьем,
Стенаньем, криками вакханки молодой,
Когда, виясь в моих объятиях змией,
Порывом пылких ласк и язвою лобзаний
Она торопит миг последних содроганий!

О, как милее ты, смиренница моя!
О, как мучительно тобою счастлив я,
Когда, склоняяся на долгие моленья,
Ты предаешься мне нежна без упоенья,
Стыдливо-холодна, восторгу моему
Едва ответствуешь, не внемлешь ничему
И оживляешься потом все боле, боле —
И делишь наконец мой пламень поневоле!

А.С. Пушкин

много любимых поэтов. много любимых стихов.
(спасибо за выложенных в этой теме Бродского и Блока, испэшиал за "Скофов", почему-то выложенных 2 раза:) )

пока - одно из любимых у Иосифа Александровича Бродского:

ПИЛИГРИМЫ
Мои мечты и чувства в сотый раз
идут к тебе дорогой пилигримов.
В. Шекспир

Мимо ристалищ, капищ,
мимо храмов и баров,
мимо шикарных кладбищ,
мимо больших базаров,
мира и горя мимо,
мимо Мекки и Рима,
синим солнцем палимы,
идут по земле пилигримы.
Увечны они, горбаты,
голодны, полуодеты,
глаза их полны заката,
сердца их полны рассвета.
За ними ноют пустыни,
вспыхивают зарницы,
звезды встают над ними,
и хрипло кричат им птицы:
что мир останется прежним,
да, останется прежним,
ослепительно снежным
и сомнительно нежным,
мир останется лживым,
мир останется вечным,
может быть, постижимым,
но все-таки бесконечным.
И, значит, не будет толка
от веры в себя да в Бога.
...И, значит, остались только
иллюзия и дорога.
И быть над землей закатам,
и быть над землей рассветам.
Удобрить ее солдатам.
Одобрить ее поэтам.
1958

нда.. тоже захотелось как-тов настроение по чуть-чуть из любимого...

Е. Евтушенко

* * *
Качался старый дом, в хорал слагая скрипы,
и нас, как отпевал, отскрипывал хорал.
Он чуял, дом-скрипун, что медленно и скрытно
в нем умирала ты, и я в нем умирал.

«Постойте умирать!»— звучало в ржанье с луга,
в протяжном вое псов и сосенной волшбе,
но умирали мы навеки друг для друга,
а это все равно что умирать вообще.

А как хотелось жить! По соснам дятел чокал,
и бегал еж ручной в усадебных грибах,
и ночь плыла, как пес, косматый, мокрый, черный,
кувшинкою речной держа звезду в зубах.

Дышала мгла в окно малиною сырою,
а за моей спиной — все видела спина!—
с платоновскою Фро, как с найденной сестрою,
измученная мной, любимая спала.

Я думал о тупом несовершенстве браков,
о подлости всех нас – предателей, врунов:
ведь я тебя любил, как сорок тысяч братьев,
и я тебя губил, как столько же врагов.

Да, стала ты другой. Твой злой прищур нещаден,
насмешки над людьми горьки и солоны.
Но кто же, как не мы, любимых превращает
в таких, каких любить уже не в силах мы?

Какая же цена ораторскому жару,
когда, расшвырян вдрызг по сценам и клише,
хотел я счастье дать всему земному шару,
а дать его не смог — одной живой душе?!

Да, умирали мы, но что-то мне мешало
уверовать в твое, в мое небытие.
Любовь еще была. Любовь еще дышала
на зеркальце в руках у слабых уст ее.

Качался старый дом, скрипел среди крапивы
и выдержку свою нам предлагал взаймы.
В нем умирали мы, но были еще живы.
Еще любили мы, и, значит, были мы.

Когда-нибудь потом (не дай мне бог, не дай мне!),
когда я разлюблю, когда и впрямь умру,
то будет плоть моя, ехидничая втайне,
«Ты жив!» мне по ночам нашептывать в жару.

Но в суете страстей, печально поздний умник,
внезапно я пойму, что голос плоти лжив,
и так себе скажу: «Я разлюбил. Я умер.
Когда-то я любил. Когда-то я был жив».

он же:

Как ты женщинам врешь обаятельно !
Сколько в жестах твоих красоты !
Как внимательно и обнимательно ,
Как расчетливо действуешь ты !

Произносишь ты речи чуть странные ,
Напускаешь дурманящий дым.
Нежность - это оружие страшное.
Побеждаешь ты именно им.

Ни малейшей вульгарности , грубости.
Только нежно погладишь плечо ,
И они уже делают глупости
И готовы их делать еще.

И , вниманием не избалованные ,
Заморочены магией фраз ,
Как девчонки , идут на болотные
Голубые огни твоих глаз.

Они слушают стансы ласково ,
И , выплакивая им боль ,
Ты влюбляешься по Станиславскому -
Вдохновенно вживаешься в роль.

Но ведь женщины - женщины искренни
Не актерски , а так , по-людски ,
И просты их объятья , как исповедь
Накопившейся женской тоски.

В их глазах все плывет и качается ,
Ну а ты - уже стал ты другим.
Так спектакль для актера кончается ,
Ну а зритель живет еще им.

Личность , в общем , до женщин ты лютая ,
Как ты сыто похвалишься сам.
Это часть твоего жизнелюбия -
Поясняешь интимным друзьям.

Почему же порой запираешься ,
В телефонную трубку грубя ,
И по-новому жить собираешься ?
Значит , мучает что-то тебя ?

И в плывущих виденьях , как в мареве ,
Возникают , расплатой грозя ,
Отуманенные обманами
Женщин горестные глаза.

Ты к себе преисполнен презрения.
Ты в осаде тех глаз. Ты в кольце.
И угрюмая тень преступления
На твоем одиноком лице.

Цветаеву много публиковали... добавлю. надеюсь, не повторюсь:

ПОПЫТКА РЕВНОСТИ
Как живется вам с другою,-
Проще ведь?- Удар весла!-
Линией береговою
Скоро ль память отошла

Обо мне, плавучем острове
(По небу - не по водам)!
Души, души!- быть вам сестрами,
Не любовницами - вам!

Как живется вам с простою
Женщиною? Без божеств?
Государыню с престола
Свергши (с оного сошед),

Как живется вам - хлопочется -
Ежится? Встается - как ?
С пошлиной бессмертной пошлости
Как справляетесь, бедняк?

"Судорог да перебоев -
Хватит! Дом себе найму".
Как живется вам с любою -
Избранному моему!

Свойственнее и сьедобнее -
Снедь? Приестся - не пеняй...
Как живется вам с подобием -
Вам, поправшему Синай!

Как живется вам с чужою,
Здешнею? Ребром - люба?
Стыд Зевесовой вожжою
Не охлестывает лба?

Как живется вам - здоровится -
Можется? Поется - как?
С язвою бессмертной совести
Как справляетесь, бедняк?

Как живется вам с товаром
Рыночным? Оброк - крутой?
После мраморов Каррары
Как живется вам с трухой

Гипсовой? (Из глыбы высечен
Бог - и начисто разбит!)
Как живется вам с сто-тысячной -
Вам, познавшему Лилит!

Рыночною новизною
Сыты ли? К волшбам остыв,
Как живется вам с земною
Женщиною, без шестых

Чувств?..
Ну, за голову: счастливы?
Нет? В провале без глубин -
Как живется, милый? Тяжче ли,
Так же ли, как мне с другим?

МОЛИТВА
Христос и Бог! Я жажду чуда
Теперь, сейчас, в начале дня!
О, дай мне умереть, покуда
Вся жизнь как книга для меня.

Ты мудрый, Ты не скажешь строго:
- "Терпи, еще не кончен срок".
Ты сам мне подал - слишком много!
Я жажду сразу - всех дорог!

Всего хочу: с душой цыгана
Идти под песни на разбой,
За всех страдать под звук органа
и амазонкой мчаться в бой;

Гадать по звездам в черной башне,
Вести детей вперед, сквозь тень...
Чтоб был легендой - день вчерашний,
Чтоб был безумьем - каждый день!

Люблю и крест, и шелк, и каски,
Моя душа мгновений след...
Ты дал мне детство - лучше сказки
И дай мне смерть - в семнадцать лет!

ЗАНАВЕС

Водопадами занавеса, как пеной -

Хвоей - пламенем - прошумя.

Нету тайны у занавеса от сцены:

(Сцена - ты, занавес - я).

Сновиденными зарослями (в высоком

Зале - оторопь разлилась)

Я скрываю героя в борьбе с Роком,

Место действия - и - час.

Водопадными радугами, обвалом

Лавра (вверился же! знал!)

Я тебя загораживаю от зала,

(Завораживаю - зал!)

Тайна занавеса! Сновиденным лесом

Сонных снадобий, трав, зёрн...

(За уже содрогающейся завесой

Ход трагедии - как - шторм!)

Ложи, в слезы! В набат, ярус!

Срок, исполнься! Герой, будь!

Ходит занавес - как - парус,

Ходит занавес - как - грудь.

Из последнего сердца тебя, о недра,

Загораживаю. - Взрыв!

Над ужа - ленною - Федрой

Взвился занавес - как - гриф.

Нате! Рвите! Глядите! Течет, не так ли?

Заготавливайте - чан!

Я державную рану отдам до капли!

(Зритель бел, занавес рдян).

И тогда, сострадательным покрывалом

Долу, знаменем прошумя.

Нету тайны у занавеса - от зала.

(Зала - жизнь, занавес - я).

Ох, Сумире...
Это и мои любимые!

Имя твое - птица в руке,
Имя твое - льдинка на языке,
Одно единственное движенье губ,
Имя твое - пять букв.
Мячик, пойманный на лету,
Серебряный бубенец во рту,

Камень, кинутый в тихий пруд,
Всхлипнет так, как тебя зовут.
В легком щелканье ночных копыт
Громкое имя твое гремит.
И назовет его нам в висок
Звонко щелкающий курок.

Имя твое - ах, нельзя! -
Имя твое - поцелуй в глаза,
В нежную стужу недвижных век,
Имя твое - поцелуй в снег.
Ключевой, ледяной, голубой глоток...
С именем твоим - сон глубок.

15 апреля 1916

Как правая и левая рука -
Твоя душа моей душе близка.

Мы смежны, блаженно и тепло,
Как правое и левое крыло.

Но вихрь встаёт - и бездна пролегла
От правого - до левого крыла!

10 июля 1918

Марина Цветаева...

да-да-да..
серебряный бубенец

... поцелуй в снег...

ПЕРВЫЙ ФОРТЕПЬЯННЫЙ СОНЕТ

Есть книга чудная, где с каждою страницей
Галлюцинации таинственно свиты:
Там полон старый сад луной и небылицей,
Там клен бумажные заворожил листы,

Там в очертаниях тревожной пустоты,
Упившись чарами луны зеленолицей,
Менады белою мятутся вереницей,
И десять реет их по клавишам мечты.

Но, изумрудами запястий залитая,
Меня волнует дев мучительная стая:
Кристально чистые так бешено горды.

И я порвать хочу серебряные звенья...
Но нет разлуки нам, ни мира, ни забвенья,
И режут сердце мне их узкие следы...

Иннокентий Анненский

Один из любимых стихов.

Сергей Есенин. Лирика

Закружилась листва золотая
В розоватой воде на пруду,
Словно бабочек легкая стая
С замираньем летит на звезду.

Я сегодня влюблен в этот вечер,
Близок сердцу желтеющий дол.
Отрок-ветер по самые плечи
Заголил на березке подол.

И в душе и в долине прохлада,
Синий сумрак как стадо овец,
За калиткою смолкшего сада
Прозвенит и замрет бубенец.

Я еще никогда бережливо
Так не слушал разумную плоть,
Хорошо бы, как ветками ива,
Опрокинуться в розовость вод.

Хорошо бы, на стог улыбаясь,
Мордой месяца сено жевать...
Где ты, где, моя тихая радость,
Все любя, ничего не желать?

Говорит Фома

Сегодня я ничему не верю:
Глазам - не верю.
Ушам - не верю.
Пощупаю - тогда, пожалуй, поверю,
Если на ощупь - все без обмана.

Мне вспоминаются хмурые немцы,
Печальные пленные 45-го года,
Стоявшие - руки по швам - на допросе.
Я спрашиваю - они отвечают.

- Вы верите Гитлеру? - Нет, не верю.
- Вы верите Герингу? - Нет, не верю.
- Вы верите Геббельсу? - О, пропаганда!
- А мне вы верите? - Минута молчанья.
- Господин комиссар, я вам не верю.
Все пропаганда. Весь мир - пропаганда.

Если бы я превратился в ребенка,
Снова учился в начальной школе,
И мне бы сказали такое:
Волга впадает в Каспийское море!
Я бы, конечно, поверил. Но прежде
Нашел бы эту самую Волку,
Спустился бы вниз по течению к морю,
Умылся его водой мутноватой
И только тогда бы, пожалуй, поверил.

Лошади едят овес и сено!
Ложь! Зимой 33-го года
Я жил на тощей, как жердь, Украине.
Лошади ели сначала солому,
Потому - худые соломенные крыши,
Потом их гнали в Харьков на свалку.
Я лично видел своими глазами
Суровых, серьезных, почти что важных
Гнедых, караковых и буланых,
Молча, неспешно бродивших по свалке.
Они ходили, потом стояли,
А после падали и долго лежали,
Умирали лошади не сразу...
Лошади едят овес и сено!
Нет! Неверно! Ложь, пропаганда.
Все - пропаганда. Весь мир - пропаганда.

Б. А. Слуцкий

хорошее пташкино

В Городе мерзнут окна, улицы скрыты тьмой.
Маленький мальчик-воин скоро придет домой,
Сбросит свои калиги, ноги на холод плит -
Желтые листья падают, мальчик себе стоит.

Дом в тишине и мраке, эхо и пауки.
После хорошей драки не умереть с тоски.
Маленький воин знает - скоро придет зима,
Нежный узор созвездий, белая кутерьма.

Все заметает время, в море текут года.
Город - тяжелое бремя, но стоящее труда!
Будешь царем ты, мальчик, много счастливых лет -
Битва у мыса Акций, след на ладони, след.

Завтра триумф и слава, завтра вся власть - тебе.
Ты не исчезнешь в мире, коль не погиб в борьбе -
Юный наследник солнца, моря, земель и стран,
Цезарь вернулся в Город, Цезарь Октавиан!

Мальчик, отбрось сомненья, словно военный плащ:
Дом покидают тени, время твоих удач,
Тога, венок лавровый, ликторы молча ждут -
Но скоро может родиться новый
Марк или Децим Брут.

telenis

Посвящается Чехову

Закат, покидая веранду, задерживается на самоваре.
Но чай остыл или выпит; в блюдце с вареньем – муха.
И тяжелый шиньон очень к лицу Варваре
Андреевне, в профиль – особенно. Крахмальная блузка глухо
застегнута у подбородка. В кресле, с погасшей трубкой,
Вяльцев шуршит газетой с речью Недоброво.
У Варвары Андреевны под шелестящей юбкой
ни-че-го.

Рояль чернеет в гостиной, прислушиваясь к овации
жестких листьев боярышника. Взятые наугад
аккорды студента Максимова будят в саду цикад,
и утки в прозрачном небе, в предчувствии авиации,
плывут в направленьи Германии. Лампа не зажжена,
и Дуня тайком в кабинете читает письмо от Никки.
Дурнушка, но как сложена! и так не похожа на
книги.

Поэтому Эрлих морщится, когда Карташев зовет
сразиться в картишки с ним, доктором и Пригожиным.
Легче прихлопнуть муху, чем отмахнуться от
мыслей о голой племяннице, спасающейся на кожаном
диване от комаров и от жары вообще.
Пригожин сдает, как ест, всем животом на столике.
Спросить, что ли, доктора о небольшом прыще?
Но стоит ли?

Душные летние сумерки, близорукое время дня,
пора, когда всякое целое теряет одну десятую.
"Вас в коломянковой паре можно принять за статую
в дальнем конце аллеи, Петр Ильич". "Меня?" --
смущается деланно Эрлих, протирая платком пенсне.
Но правда: близкое в сумерках сходится в чем-то с далью,
и Эрлих пытается вспомнить, сколько раз он имел Наталью
Федоровну во сне.

Но любит ли Вяльцева доктора? Деревья со всех сторон
липнут к распахнутым окнам усадьбы, как девки к парню.
У них и следует спрашивать, у ихних ворон и крон,
у вяза, проникшего в частности к Варваре Андреевне в спальню;
он единственный видит хозяйку в одних чулках.
Снаружи Дуня зовет купаться в вечернем озере.
Вскочить, опрокинув столик! Но трудно, когда в руках
все козыри.

И хор цикад нарастает по мере того, как число
звезд в саду увеличивается, и кажется ихним голосом.
Что – если в самом деле? "Куда меня занесло?" --
думает Эрлих, возясь в дощатом сортире с поясом.
До станции – тридцать верст; где-то петух поет.
Студент, расстегнув тужурку, упрекает министров в косности.
В провинции тоже никто никому не дает.
Как в космосе.

1993, ИБ

На лице твоем, подруга,
два точильщика жука
начертили сто два круга,
цифру семь и букву Ка.
Над тобой проходят годы,
хладный рот позеленел,
лопнул глаз от злой погоды,
в ноздрях ветер зазвенел.
Что в душе твоей творится,
я не знаю. Только вдруг
может с треском раствориться
дум твоих большой сундук.
И тогда понятен сразу
будет всем твой сладкий сон;
и твой дух, подобно газу,
из груди умчится вон.
Что ты ждешь? Планет смятенья?
Иль движенья звездных толп?
Или ждешь судеб сплетенья,
опершись рукой на стоб?
Или ждешь, пока желанье
из небес к тебе слетит
и груди твое дыханье
мысль в слово превратит?
Мы живем не полным ходом,
не считаем наших дней.
Но минуты, с каждым годом,
все становятся видней.
С каждым часом гнев и скупость
окружают нас вокруг,
и к земле былая глупость
опускает взоры вдруг.
И тогда, настроив лиру
и услыша лиры звон,
будем петь. И будет миру
наша песня точно сон.
И быстрей помчатся реки,
и, с высоких берегов,
будешь ты, поднявши веки,
бесконечный ряд веков
наблюдать холодным оком
нашу славу каждый день.
И на лбу твоем высоком
никогда не ляжет тень

Да. Ха.

В холодной луже плещется звезда,
Как азиатский праздничный фонарик,-
Блестящий лак вечерней пасторали,
Заправленная маслом темнота.
Отрезки жизни на прямой шоссе.
Тягучий дождик. Мокрый ворох мыслей.
На потных ветках судороги листьев.
Herr Herbst в сырое прячется кашне.

Как нетопырь свистит крылом сквозняк –
Умолкли сити рваные синкопы;
Беззвучно проплывают мимо копы,
Совиные глаза, туман, сафт-джаз;
В разбитое пенсне глядит пустырь
Пустой глазницей вечности без фальши.
Под фонарём стоит озябший мальчик
И дышит тёплым паром на персты.

И мальчик – вечен. Тот или другой.
В ночного мозга непроглядной яме,
За шторкой сна, под потными руками,
Отрубленной играя головой,
Моллюской жаркой в роговой оправе
Любовь всей жизни в недрах комнат спит.
А мальчик – Flasche Schnaps – глотает спирт
На остановке как на переправе

В иное бытиё и смотрит, как,
Фосфорецируя, скользит дельфиньим боком
Его автобус, светит влажным оком
И, удаляясь, всплескивает мрак.
Потерян ключ, и некуда идти.
Скользит такси, как глиссер по каналу;
Садня гортань грассирующим жалом,
В салоне жаброй булькает Матье. /c

http://www.veneportaal.ee/le/lavr_narvin/

Девушка пела в церковном хоре
О всех усталых в чужом краю,
О всех кораблях, ушедших в море,
О всех, забывших радость свою.

Так пел ее голос, летящий в купол,
И луч сиял на белом плече,
И каждый из мрака смотрел и слушал,
Как белое платье пело в луче.

И всем казалось, что радость будет,
Что в тихой заводи все корабли,
Что на чужбине усталые люди
Светлую жизнь себе обрели.

И голос был сладок, и луч был тонок,
И только высоко, у царских врат,
Причастный тайнам, - плакал ребенок
О том, что никто не придет назад.

А.Блок (1905)

Как будто будет свет и слава,
Удачный день и вдоволь хлеба,
Как будто жизнь качнется вправо,
Качнувшись влево.

И. Бродский, из стиха "Рождественский романс" (1961)

не новость, конечно, но в тему)

"Работай, работай, работай..."

А. Блок

"Не спи, не спи, работай..."

Б. Пастернак

Смотри: экономя усилья,
под взглядом седых мастеров,
работает токарь Васильев,
работает слесарь Петров.

А в сумрачном доме напротив
директор счета ворошит,
сапожник горит на работе,
приемщик копиркой шуршит.

Орудует дворник лопатой,
и летчик гудит в высоте,
поэт, словно в чем виноватый,
слагает стихи о труде.

О, как мы работаем! Словно
одна трудовая семья.
Работает Марья Петровна,
с ней рядом работаю я.

Работают в каждом киоске,
работают в каждом окне.
Один не работает Бродский,
все больше он нравится мне.

1964

ИБ

* * *

Мастерица виноватых взоров,
Маленьких держательница плеч!
Усмирен мужской опасный норов,
Не звучит утопленница-речь.

Ходят рыбы, рдея плавниками,
Раздувая жабры: на, возьми!
Их, бесшумно охающих ртами,
Полухлебом плоти накорми.

Мы не рыбы красно-золотые,
Наш обычай сестринский таков:
В теплом теле ребрышки худые
И напрасный влажный блеск зрачков.

Маком бровки мечен путь опасный...
Что же мне, как янычару, люб
Этот крошечный, летуче-красный,
Этот жалкий полумесяц губ?..

Не серчай, турчанка дорогая:
Я с тобой в глухой мешок зашьюсь,
Твои речи темные глотая,
За тебя кривой воды напьюсь.

Ты, Мария,- гибнущим подмога,
Надо смерть предупредить - уснуть.
Я стою у твоего порога.
Уходи, уйди, еще побудь.

Февраль 1934
Мандельштам

Хармс

Как солдат идя в походе
Как солдат идя в походе
мысли Гетмана находит
к другу родится вражда.
Неба жадного лаканье
подоконников иканье
и пустая ворожба.

Как дитя ища посуду
без вины и без рассуду
тянет куклу за вихор
так же сдержанно и зыбко
расползается в улыбку
лиц умерших коленкор.

Но восторженные тучи
воют, щупают и пучат
зайца спящего в глазу
и минутою позднее
едет лошка, а за нею
тело пухлое везут

тут же окна понемногу
облепив вторую ногу
переполнились людьми
долго плакал пень и терем
о неведомой потере
даже сучьями кадил.

апрель 1926

спасибо Ванечке – открыл мне Гандлевского.
отличные стихи.

*

Скрипит? А ты лоскут газеты
Сложи в старательный квадрат
И приспособь, чтоб дверца эта
Не отворялась невпопад.

Порхает в каменном колодце
Невзрачный городской снежок.
Все вроде бы, но остается
Последний небольшой должок.

Еще осталось человеку
Припомнить все, чего он не,
Дорогой, например, в аптеку
В пульсирующей тишине.

И, стоя под аптечной коброй,
Взглянуть на ликованье зла
Без зла, не потому что добрый,
А потому что жизнь прошла.

1993

Спасибо, Ирин, что поддерживаешь веточку :)