Своего рода совершенства достичь всю жизнь мечтал. Он изобрел поэзию доступную народу, Как пять своих же пальцев знал он глупости природу. Считал он армию и флот важней всего на свете. На смех его, от хохота дрожал Сенатский зал, Под плач - в людском водовороте улиц гибли дети.
Январь 1939
Эпитафия тирану Он совершенства искал; и, понятную для всех, Он изобрел поэзию; как на ладони Безрассудство людей было открыто ему, но не Менее он интересовался делами армии и флота. Когда он смеялся ж, почтенных сенаторов разбирал смех И дети умирали на улицах, когда плакать ему была охота.
У этого стиха два перевода, но этот мне нравится больше.
All Over Again Not from this life, not from this life is any To keep; sleep, day and play would not help there Dangerous to new ghost; new ghost learns from many Learns from old timers what death is, where. Who's jealous of his latest company From one day to the next final to us, A changed one, would use sorrow to deny Sorrow, to replace death? Sorrow is sleeping thus. Unforgetting is not today's forgetting For yesterday, not bedrid scorning But a new begetting, An unforgiving morning.
Все сначала Нет, не у этой жизни, не у этой, такой бестолковой, С играми, снами и кровью, струящейся в жилах. В месте опасном для новой души, душе новой Смерти учится придется у старожилов. Кто тут ревнует к друзьям ее прежним, за далью Не различимым сегодня, а завтра, пожалуй, и в землю И, обновленный, печаль отрицает печалью, Смерть чтоб попрать? Потому-то печаль и дремлет. Незабыванье -- не то, что сегодняшнее забвение Прошлого дня, когда не к койке прикован, а в силе, Память -- это иное рождение Утра, которому не простили.
Looking up at the stars, I know quite well That, for all they care, I can go to hell, But on earth indifference is the least We have to dread from man or beast.
How should we like it were stars to burn With a passion for us we could not return? If equal affection cannot be, Let the more loving one be me.
Admirer as I think I am Of stars that do not give a damn, I cannot, now I see them, say I missed one terribly all day.
Were all stars to disappear or die, I should learn to look at an empty sky And feel its total dark sublime, Though this might take me a little time.
September 1957?
КТО ЛЮБИТ БОЛЬШЕ
Гляжу я на звезды и знаю прекрасно, Что сгинь я - они будут также бесстрастны. Из зол, равнодушие меркнет, поверь, Пред тем, чем страшит человек или зверь.
Что скажем мы звездам, дарующим пламя Любви безответной, немыми устами? Так если взаимной любви нет, то пусть Быть любящим больше мне выпадет грусть.
Смешной воздыхатель, я знаю отлично, Что если звезда так ко мне безразлична, Я вряд ли скажу, что ловлю ее тень И жутко скучаю за нею весь день.
А если случится всем звездам исчезнуть, Привыкну я видеть пустующей бездну, И тьмы торжество я учую душой, Хоть это и требует срок небольшой.
Постели, нежные от ласки аромата, Как жадные гроба, раскроются для нас, И странные цветы, дышавшие когда-то Под блеском лучших дней, вздохнут в последний раз.
Остаток жизни их, почуяв смертный час, Два факела зажжет, огромные светила, Сердца созвучные, заплакав, сблизят нас, Два братских зеркала, где прошлое почило.
В вечернем таинстве, воздушно-голубом, Мы обменяемся единственным лучом, Прощально-пристальным и долгим, как рыданье.
И Ангел, дверь поздней полуоткрыв, придет, И, верный, оживит, и, радостный, зажжет Два тусклых зеркала, два мертвые сиянья.
Когда свинцовый свод давящим гнетом склепа На землю нагнетет, и тягу нам невмочь Тянуть постылую, - а день сочится слепо Сквозь тьму сплошных завес, мрачней, чем злая ночь;
И мы не на земле, а в мокром подземелье, Где - мышь летучая, осетенная мглой, - Надежда мечется в затворе душной кельи И ударяется о потолок гнилой;
Как прутья частые одной темничной клетки, Дождь плотный сторожит невольников тоски, И в помутившемся мозгу сплетают сетки По сумрачным углам седые пауки;
И вдруг срывается вопль меди колокольной, Подобный жалобно взрыдавшим голосам, Как будто сонм теней, бездомный и бездольный, О мире возроптал упрямо к небесам;
- И дрог без пения влачится вереница В душе, - вотще тогда Надежда слезы льет, Как знамя черное свое Тоска-царица Над никнущим челом победно разовьет.
XXX. DE PROFUNDIS CLAMAVI* К Тебе, к Тебе одной взываю я из бездны, В которую душа низринута моя... Вокруг меня - тоски свинцовые края, Безжизненна земля и небеса беззвездны. Шесть месяцев в году здесь стынет солнца свет, А шесть - кромешный мрак и ночи окаянство.. Как нож, обнажены полярные пространства: - Хотя бы тень куста! Хотя бы волчий след! Нет ничего страшней жестокости светила, Что излучает лед. А эта ночь - могила, Где Хаос погребен! Забыться бы теперь Тупым, тяжелым сном - как спит в берлоге зверь... Забыться и забыть и сбросить это бремя, Покуда свой клубок разматывает время... ---------- * Из бездны взываю (лат.).
He disappeared in the dead of winter: The brooks were frozen, the air-ports almost deserted? And snow disfigured the public statues; The mercury sank in the mouth of the dying day. O all the instruments agree The day of his death was a dark cold day.
Far from his illness The wolves ran on through the evergreen forests, The peasant river was untempted by the fashionable quays; By mourning tongues The death of the poet was kept from his poems.
But for him it was last afternoon as himself, An afternoon of nurses and rumours; The provinces of his body revolted, The squares of his mind were empty, Silence invaded the suburbs, The current of his feeling failed: he became his admirers.
Now he is scattered among a hundred cities And wholly given over to unfamiliar affections; To find his happiness in another kind of wood And be punished under a foreign code of conscience. The words of a dead man Are modified in the guts of the living.
But in the importance and noise of to-morrow When the brokers are roaring like beasts on the floor of the Bourse, And the poor have the sufferings to which they are fairly accustomed, And each in the cell of himself is almost convinced of his freedom; A few thousand will think of this day As one thinks of a day when one did something slightly unusual. O all the instruments agree The day of his death was a dark cold day.
II
You were silly like us: your gift survived it all; The parich of rich women, physical decay, Yourself; mad Ireland hurt you into poetry. Now Ireland has her madness and her weather still, For poetry makes nothing happen: it survives In the valley of its saying where executives Would never want to tamper; it flows south From ranches of isolation and the busy griefs, Raw towns that we believe and die in; it survives, A way of happening, a mouth.
III
Earth, receive an honoured guest; William Yeats is laid to rest: Let the Irish vessel lie Emptied of its poetry.
Time that is intolerant, Of the brave and innocent, And indifferent in a week To a beautiful physique,
Worships language and forgives Everyone by whome it lives; Pardons cowardice, conceit, Lays its honours at their feet.
Time that with this strange excuse Pardoned Kipling and his views, And will pardon Paul Claudel, Pardons him for writing well.
In the nightmare of the dark All the dogs of Europe bark, And the living nations wait, Each sequestered in its hate;
Intellectual disgrace Stares from every human face, And the seas of pity lie Locked and frozen in each eye.
Follow, poet, follow right To the bottom of the night, With your unconstraining voice Still persuade us to rejoice;
With the farming of a verse Make a vineyard of the curse, Sing of human unsuccess In a rapture of distress;
In the deserts of the heart Let the healing fountain start, In the prison of his days Teach the free man how to praise.
February 1939
ПАМЯТИ У. Б. ЙЕЙТСА
(умершего в январе 1939 года)
I
Он растворился в смерти, как в зиме, Замерз ручей, пусты аэропорты, Неразличимы были статуи под снегом, У гибнущего дня во рту тонула ртуть, О, всем согласно измерительным приборам, День его смерти был и холоден, и мрачен.
Вдали от мучавшей его болезни Бежали волки через лес вечнозеленый, Крестьянская речушка превзмогла соблазн нарядной набережной; И языки скорбящих о поэте Смерть отделили от его стихов.
Но для него то был последний, как и сам он, день, День медсестер и слухов; Переферии тела подняли мятеж, На площадях сознанья было пусто, И в пригороды вторглась тишина, Остановились токи чувств: Он стал одним из почитателей своих.
Теперь рассеян он по сотне городов И отдан незнакомым ощущеньям, Чтоб счастье обрести в иных лесах, И быть наказаным по коду чести чужеземцев. Слова умершего Теперь воплощены в наитие живущих.
Но в шуме и значительности Завтра, Где в залах Биржи брокеры ревут, как звери, Где бедняки так свыклись со страданьем, И каждый, в клетке самого себя, почти уверен в собственной свободе, Об этом дне припомнит тысяча-другая, Как чем-то необычный в жизни день. О, всем согласно измерительным приборам, День его смерти был и холоден, и мрачен.
II
Ты глуп был, как и мы: все пережил твой дар; Богатых прихожанок, физический распад, Себя; Ирландия, сошедшая с ума, тебя низвергла в стихотворство. Теперь в Ирландии погода и безумие ее все те же, С поэзией в порядке все: она пребудет В долинах своих слов, куда чиновники не вздумают совать свой нос; она течет на юг От пастбищ одиночества, где заняты все горем, В сырые города, которым верим, умирая; она переживет возникновения источник - рот.
III
Прими, Земля, достойно гостя, Уильям Йейтс сложил здесь кости: Упокой ирландца тут, Выпитый стихов сосуд.
Время, что так нетерпимо К душам смелым и невинным, Чье недолго уваженье К красоте телосложенья,
Чтит язык лишь, всем прощая, кем он жив и насыщаем; Даже трусам и убогим Честь свою кладет под ноги.
В своем странном снисхожденье Киплингу простит воззренья И Клоделю, под предлогом, тем, что пишет дивным слогом.
Ужасы во тьме витают, Псы по всей Европе лают, Прячась в ненависть, народ, затаившись, что-то ждет;
Тупость расцвела на роже В каждом встречном и прохожем. Скованным лежит во льдах Море жалости в глазах.
Так держать, поэт, пусть прочат Путь твой к самой бездне ночи. Убеди непринужденно Жизни радоваться денно;
Вырасти на поле строф Виноградник бранных слов. О несчастье пой в экстазе Горя, бедствия и грязи;
Пусть из сердца - из пустыни Жизнь фонтаном бьет отныне. Научи из стен темницы - Как свободному молиться.
Ме ра мамгеребс – удзиро зеца (Что меня заставляет петь – бездонное небо) Замбахис пери. (Ромашек цвет) Ту милхинс - вмгери, ту севдианоб (Если радуюсь - пою, если печалюсь) Маинца вмгери. (Всё равно пою)
Ме ра мамгеребс – вардебис сунтква (Что заставляет меня петь – роз дыхание) Какачос пери. (Маковый цвет) Албад симгера ту даманатлес (Верно с песней меня окрестили) Хо да мец вмгери. (Вот я и пою)
Чито, гврито, чито-маргалито, да … (Птичка, синичка, птичка-жемчужинка, да ...) Чито, гврито, чито-маргалито, да …
Роца вмгеривар ме чемс мовамалс, (Когда пою – своё будущее) Сиберес вхедав. (Старость вижу) Да укитхавад сулши шемодис (И без спроса в душу заходит) Парули севда. (Скрытая печаль)
Чеми симгера мтебма масцавла (Моей песне горы меня обучили) Читебис ственам (и Птичий свист) Асе мгониа ам симгеребит (Кажется будто на этих песнях) Авидги эна. (Научился говорить)
Рогорц амбобен сицоцхлис болос (Как говорят – лишь в конце жизни) Ту мгерис геди. (Поёт лебедь) Симгерит мовквде - ра га винатро (Умереть с песней – чего желать/о чём мечтать/) Амазе мети. (Этого больше)
Holding on, that's what I do since I met you And it won't be long, would you notice If I left you And it's fine for some 'cause you're not the one
All night long, I laid on my pillow These things are wrong I can't sleep here So lonely, so lonely
I have decided to leave you forever I have decided to start things from here Thunder and lightning won't change what I'm feeling And the daffodils look lovely today
Oh in your eyes I can see the disguise Oh in your eyes I can see the dismay Has anyone seen lightning Has anyone looked lovely
And the daffodils looked lovely today Looked lovely
Words by Dolores O'Riordan. Music by Dolores O'Riordan
Роберт Фрост. Перевод, кажется, мой. Поправьте, если где я не права. Это вроде как подстрочник.
STOPPING BY WOODS ON A SNOWY EVENING
Whose woods these are I think I know. His house is in the village though; He will not see me stopping here To watch his woods fill up with snow.
My little horse must think it queer To stop without a farmhouse near Between the woods and, frozen lake The darkest evening of the year.
He gives his harness bells a shake To ask if there is some mistake. The only other sound's the sweep Of easy wind and downy flake.
The woods are lovely, dark and deep. But I have promises to keep, And miles to go before I sleep, And miles to go before I sleep.
Чьи это леса передо мной, я догадываюсь. И все же его дом – в деревне. Он не увидит, как я остановился здесь, Чтобы посмотреть на его лес, заполняемый снегом.
Моя маленькая лошадь должна полагать, что странно Останавливаться вдалеке от дома фермера, Между лесами и замерзшим озером В самый темный вечер года.
Она встряхивает колокольчики на упряжи, Интересуясь, нет ли тут какой-нибудь ошибки. И единственный посторонний звук здесь - порханье Легкого ветра и пушистых хлопьев.
Леса притягательны, темны и глубоки, Но у меня есть обещания, которые надо сдержать, И мили пути, прежде чем я усну И мили пути, прежде чем я усну.
Стихи иностранных не совсем поэтов, а чуть-чуть музыкантов :)
We Belond With The Dead
It's too late to turn back now For we have slain the Sacred Cow For paradise we are bound We were lost, but now we're found As the razor cuts the wrist Rejoice for Heaven's love has kissed The icy blade shall lead the way Don't you cry and don't you pray
We belong with the Dead
Come and sleep eternal sleep Don't you fear and don'T you weep On a chariot we shall ride Аll the way to suicide You took me up, you dragged me down Now my soul is quite unbound Don't you try to change my mind To sense and reason I am blind
We belong with the Dead
On the ferry to the Underworld Round the blade our fingers curled Let me give you your release In my love and in my peace
We belong with the Dead
Samhain
From the west comes old Death A - riding on the storm With hungry eyes for funeral fires To burn till morrow's dawn For tis the night, here comes the dead Unbound from the Underworld And the children dress the babes of Hell All the boys and all the girls
And the fires shall burn And the wheel of life shall turn And the dead come back home on Samhain And in the night sky On the lunar light they fly And the dead come back home on Samhain
At the Sabbat high on the funeral hill Wait the witches at the feast For the first winter's day The first winter's sun A - rising in the east For Death has come for the summertime And to take the leaves of spring Hecate, Nemesis, Dark Mother take us in
СПЯЩИЙ В ДОЛИНЕ Где в пятнах зелени поет река, порой Цепляя за траву серебряные клочья, Где первые лучи, над гордою горой Скользнув, блестят в росе, еще объятой ночью, -
Спит молодой солдат, открыв по-детски рот И в клевер окунув мальчишеский затылок, Спит, бледный, тихо спит, пока заря встает, Пронзив листву насквозь, до голубых прожилок.
С улыбкой зябкою он крепко спит, точь-в-точь Больной ребенок. Как продрог он в эту ночь – Согрей его, земля, в своих горячих травах!
Цветочный аромат не в силах он вдохнуть. Он спит. Он положил ладонь себе на грудь: Там справа два пятна – огромных и кровавых.
На французском, к сожалению, нет(
И Поль Верлен (побывавшие на встрече 16.06.07, возможно, припомнят)))
ЭПИЛОГ
I
В размытой синеве неярко и нещедро Сияет солнца свет; похожи на костры Кусты осенних роз в тугих объятьях ветра, И воздух чист и свеж, как поцелуй сестры.
Покинув свой престол в нетронутом эфире, Природа, в доброте и прелести своей, Склонилась над людьми, мятежнейшими в мире, Изменчивейшими из всех ее детей,
Чтобы каймой плаща – куском самой вселенной – Пот отереть со лбов, угрюмых, как свинец, Чтобы вдохнуть покой души своей нетленной В разброд и суету забывчивых сердец.
Сегодня наконец мы на земле – как дома. От зол и от обид освобождает нас Все, что открылось нам в просторах окоема. Уймемся. Помолчим. Настал раздумья час.
If you can keep your head when all about you Are losing theirs and blaming it on you, If you can trust yourself when all men doubt you But make allowance for their doubting too, If you can wait and not be tired by waiting, Or being lied about, don't deal in lies, Or being hated, don't give way to hating, And yet don't look too good, nor talk too wise: If you can dream--and not make dreams your master, If you can think--and not make thoughts your aim; If you can meet with Triumph and Disaster And treat those two impostors just the same; If you can bear to hear the truth you've spoken Twisted by knaves to make a trap for fools, Or watch the things you gave your life to, broken, And stoop and build 'em up with worn-out tools:
If you can make one heap of all your winnings And risk it all on one turn of pitch-and-toss, And lose, and start again at your beginnings And never breath a word about your loss; If you can force your heart and nerve and sinew To serve your turn long after they are gone, And so hold on when there is nothing in you Except the Will which says to them: "Hold on!"
If you can talk with crowds and keep your virtue, Or walk with kings--nor lose the common touch, If neither foes nor loving friends can hurt you; If all men count with you, but none too much, If you can fill the unforgiving minute With sixty seconds' worth of distance run, Yours is the Earth and everything that's in it, And--which is more--you'll be a Man, my son!
--Rudyard Kipling
"Заповедь" в переводе М. Лозинского
Владей собой среди толпы смятенной, Тебя клянущей за смятенье всех. Верь сам в себя, наперекор вселенной, И маловерным отпусти их грех; Пусть час не пробил, жди, не уставая, Пусть лгут лжецы, не снисходи до них; Умей прощать и не кажись, прощая, Великодушней и мудрей других.
Умей мечтать, не став рабом мечтанья, И мыслить, мысли не обожествив; Равно встречай успех и поруганье, Не забывая, что их голос лжив; Останься тих, когда твое же слово. Калечит плут, чтоб уловлять глупцов, Когда вся жизнь разрушена, и снова Ты должен все воссоздавать с основ.
Умей поставить, в радостной надежде, Но карту все, что накопил с трудом, Все проиграть и нищим стать, как прежде, И никогда не пожалеть о том, Умей принудить сердце, нервы, тело Тебе служить, когда в твоей груди Уже давно все пусто, все сгорело, И только воля говорит: "Иди!"
Останься прост, беседуя с царями, Останься честен, говоря с толпой; БУДЬ прям и тверд с врагами и друзьями, Пусть все, в свой час, считаются с тобой; Наполни смыслом каждое мгновенье, Часов и дней неумолимый бег, - Тогда весь мир ты примешь во владенье, Тогда, мой сын, ты будешь Человек!
Отвернись от ненужного света, От свечей и болотных огней И послушай, как призраки ночи Из крови возникают твоей. Дорогая, как полночью тихо. Только ворон кружит в небесах. Свет луны, переменчиво робкий, Отразился в потухших глазах... Сердце жаждет тебя непрестанно, Тьма к тебе, о любовь, так и льнет! И вот слышу я - кровь закипает, Как по рекам - по венам течет!
***
Любая ночь кончается, Коль дремлет свет в глазах, Пусть темнота сгущается - Прогонит солнце страх.
Когда глаза откроют Секрет, что ночь хранит, То душу утомленную Свет яркий озарит.
Любая ночь кончается, Но меркнет свет в глазах, И темнота сгущается, И опьяняет страх.
Когда глаза познают Секрет, что ночь хранит, То душу утомленную Мрак вечный поглотит.
Сомкнутся у цветов Ресницы лепестков. Тьма — погляди наверх. С последним вздохом дня, Молчание храня, Усни, любовь, навек.
Клубится мрак внизу. Но здесь, в ночном лесу, В сгустившейся тени Ты, погружаясь в сон, Возносишься, спасен. Любовь, навек усни.
Тьма стелется кругом. Но помнит о другом Пролившаяся кровь: Закрывшие глаза Увидят небеса Усни, навек, любовь.
(Перевод стихов В. Мещей.)
Из обломков несчастного прошлого можно сложить лестницу, чтобы подняться наверх.
Хочу поделиться с Вами моей новой бедой. Я умираю от черной зависти. Прочтите "Ин. лит" № 12 - "Дознание" Леона Фелипе... Там я завидую
каждому слову, каждой интонации. Каков старик! И каков переводчик! Я еще таких не видывала. Посочувствуйте мне. Стихи на смерть Элиота м.б. не хуже, но я почему-то не завидую. Наоборот - мне даже светло от мысли, что они существуют.
Дознание
...И кто-то приказал мне: - Говори! Припомни все. Припомни, что ты видел. - Не знаю. Это было в темноте. Толкают... Чьи-то локти и колени... И непонятно - держат или валят. Все происходит в темноте... - Потом? Рассказывай! - ...Выходим из пролома навстречу снам... И медленно крадемся притихшими задворками кошмаров... - Ты видел их? Какими они были? - Не знаю... Словно траурные реки в султанах черной пены... и плюмажах. Нет, черные кладбищенские кони, бегущие, бегущие с рыданьем... - Рыданьем ли? Рыданьем или ржаньем? - Кто знает... И вбегающие в море... Одно я знаю точно - все кошмары приводят к морю. - К морю? - К огромной раковине в горьких отголосках, где эхо выкликает имена - и все поочередно исчезают. И ты идешь один... из тени в сон. от сна - к рыданью, из рыданья - в эхо... И остается эхо. - Лишь оно? - Мне показалось: мир - одно лишь эхо, а человек - какой-то всхлип... - И все? И это все? Какой-то всхлип - и только? - В конце уже я слышал только всхлип. - Но всхлип ли это был? Откуда шел он? Быть может, это были пузыри? Толчок трясины? Ветер над трясиной? - Не знаю... Все свершалось в темноте!
Перевод А. Гелескула
О поэзии
* * *
Разберите стихи на слова. Отбросьте бубенчики рифм, Ритм и размер, Даже мысли отбросьте. Провейте слова на ветру. Если все же останется что-то, Это И будет поэзия.
* * *
Поэзия, Души гордыня и печаль души, Когда же будешь ты у каждого и всех... У всех, У нищего и князя... У всех... Свободная от ритма и от слов.
* * *
Система, поэт, система, Должна быть везде и во всем. Сначала сочти ты камни, А звезды сочтешь потом.
* * *
Не сердце твое и не разум - нет, слепили крылья тебе, поэт. Подарили тебе их не боги, не ковал их Гефест хромоногий. Люди простые руками рабочими крылья к плечам твоим приторочили, и в оперенье любви и мечты в небо поэзии ринулся ты.
Администрация // Объявления
