По просьбе Вофки утрачено 15 минут моей драгоценной жизни.
|
— Мам, передай ещё кусочек. – Не дотянувшись до тарелки с салом, попросил Иван. Незамедлительно его просьба была удовлетворена. Хрупкая исхудавшая женщина подскочила со стула и подложила сыну пару кусочков свежего сальца на хлеб. —Кушай, мой хороший, а то на новой работе ты вообще измотался. На лице Ивана заискрилась улыбка. Бутерброд, поднесённый ко рту, задержался на пару секунд и тут же был заброшен одним махом в утробу. Скорее всего, в этот момент вкус свежего сала смешался с гордостью за почётную должность, которую несколько недель назад получил Иван. Да, не каждый удостоен такой чести! С этими мыслями руки, с которых капал жир сала, огуречный росол и ещё что-то невыясненное, были вытерты о живот. Именно на этом месте еле сходился новый китель жандарма, выданный фашистским офицером, при принятии на службу в рекруты. Не многие удостаивались такой чести: пообщаться с кем-то из офицерского состава. И всё это благодаря Вовке, его другу с малых лет, который изучал немецкий в школе. Да. Вовка голова! Он сразу смекнул, что к чему, и вошёл в украинский освободительный отряд, после чего одним из первых попал в жандармы. Жаль, что тогда Иван не послушал его и не захотел воевать против большевиков, которые всю историю манипулировали Украиной. Короче, москали! Улыбка исчезла с лица Ивана. Он исступленно глядел в какую-то точку на столе. — Сынок… Что случилось? Не подавился ли? – Мама заботливо налила воду в стакан и протянула сыну. — Як ты мэни уже надоела! Иван никогда не мог правильно писать и читать, да и говорить на русском языке, теперь же ему казалось, что он нашёл «золотую середину», начав разговаривать на украинском, что тоже не очень-то получалось. Выходил суржик – «малоросейский язык», селянский украинский с элементами непереводимых русских слов и выражений. — Сына… Что с тобой? Ты сам на себя не похож… Мать с нескрываемой тревогой поглядывала на Ивана, который медленно поднял взгляд. С волос струился пот, капли которого играли в догонялки по лицу Ивана, то спрыгивая за воротник, то просто летя на стол, разбиваясь о лакированное дерево, превращаясь в маленький мокрый и вонючий след. Лицо приобрело багровый оттенок. — Заткныся вжэ! Я молчу про тата, шо пишов воивать за москолив! Шо за симья?! Одни предатели!! А може ты тэж большэвичка? Може за Сталина? — Иван, Иван… Мать встала и молча подошла к окну. Слабый летний ветерок покачивал кроны деревьев, играя листьями, как будто длинными кудрями волос. Именно так трепал Ивана за волосы его отец… Глаза немного оросила слеза, а в горле встал ком. Было ужасно обидно. Хотелось всё бросить и убежать… Убежать, куда глаза глядят. Но нет. Она так сделать не могла… Это же её сын. Она должна быть с ним до последнего. Она всё вытерпит, все обиды, всё на свете – ведь она МАТЬ.
Ивану стало немного не по себе. — Дурдом! Нэвжэ тоби не нравидся, шо в хати есть сало, огирки, картошка?… Еда!!! Погляды на другых! Як воны живуть! — Главное, чтобы ты жил, как человек. Иван встал, схватил в руку недорезанный кусок сала и кинул в мать. Сало ударилось о ногу и упало на пол. Мать поглядела на сало, лежащее на полу, окутанное теперь небольшой оболочкой домашней пыли и грязи и перевела на другой «кусок сала», стоящий у стола, недоумённо потупив взгляд. Было не понять, что сейчас творится в голове у Ивана: то ли грусть о содеянном, то ли о утраченном куске сала, который придется мыть, а ведь помытое в воде сало утратит свой неповторимый вкус. Стук в дверь. — Кто там? – Взвизгнул Иван. — Это я, Вовка. Дверь открылась со скрипом. На пороге стояли один немецкий солдат и жандарм во главе с Вовой. — Ну что, Иван? Здравствуй. По тону было понятно, что Вова не пришёл с дружеским визитом. — Да проходьтэ же… Садытэсь… Чого ж вы у двери-то стоите? – Взвизгнул Иван. — А что это? – Вова указал пальцем на кусок валяющегося сала. – Когда мы воюем с большевиками, чтобы украинскому народу доставался заслуженный хлеб, ты разбрасываешься добром? И это когда каждая крошка на счету?! — Да цэ так. Ярость на большэвиков. — Что ты говоришь? А ты знаешь, что я здесь у тебя сегодня ночью потерял? Да и ещё этих орлов с собой притащил? – Вова махнул головой в сторону жандарма. — Проведать можэ… Вова и солдаты зашли в сени. — Да не совсем… Разговор есть серьёзный… — Садытэсь. Побалакаемо. Вова сел за стол, при этом нагнувшись и подняв с пола сало. — Знаешь, что общего в этом куске сала и тебе? Такое сравнение Ивану было не по душе, и он скривившись выдавил: — Шо во мне його многа? — Нет, Вань, нет… Просто, когда ты его увидел впервые, он был пахучем куском, который хотелось нарезать и съесть… Даже слюнки текли. А теперь он полностью в грязи. Теперь его единственное место или на полу, или в мусоре. Иван начал поправлять китель и подтягивать штаны, ещё больше измазав их грязными руками. — Нет, Вань… Не лепи из себя дурака. Глаза Вовы взглянули на мать Ивана, которая робко стояла у окна. По её щекам лились слёзы. — Мария Васильевна… Нашли что-то? Женщина подошла к Вове и протянула какую-то бумажку. — Сначала я подумала, что он просто ведёт себя последнее время как-то странно, но когда Вы сказали проследить, я нашла эту бумажку. – Ещё одна волна слёз и всхлипов накрыла Марию Васильевну. — Ваня, Ваня… -- Наконец-то промолвила она. – Да как же ты можешь? Это же твой народ! Ведь вокруг тебя украинская земля! Иван лишь хлопал глазами, ничего не понимая, Вова разбирал, что на бумаге, жандарм и солдат напряглись, положив руки на ружья, а мать лишь смотрела. Смотрела взглядом, который мог бы сломить волю, который мог бы просверлить стену насквозь. Взгляд сильной и обиженной женщины. Но в этом же взгляде можно было уловить жалость, обиду, материнское тепло, переросшее в ненависть. Все чувства были перемешаны… Но лишь одно было наверняка: уверенность. Минута тишины затягивалась. Воздух становился тяжёлым и вязким. Было сложно дышать. Иван поправил воротник. — Ну, что Ваня? Доигрался? Сдавай оружие, московская крыса! Иван взглянул на два ружья, которые уже были направлены в него; на Вову, друга, который теперь видит в нём лишь «грязный кусок сала» и на мать, которая лишь смотрит. — Ах ты ж!! – Ваня ринулся к матери, попытавшись схватить что-то в руку, но прозвучали два выстрела. Ещё шаг и силы стали покидать тело. Закружилось всё перед глазами и Иван упал на спину. — Ма..ма.. – Просипел он. — Да, Иван Константинович Вечер… Мы не потерпим предателей в своих рядах. И именно твоя мать помогла нам разобраться, кто здесь кто. Иван хотел что-то сказать, но сил уже не было и на это. Боль сжигала всё его существо. — Унести его. – Приказал Вова солдатам. Когда жандармы вынесли Ивана из дома, его тело уже начало холодеть. — Спасибо, Мария Васильевна, я бы и не подумал никогда на Ваню. Он никогда не блистал умом… А тут… Оказался большевистским шпионом! Дааа… Примите мои искренние соболезнования. На это она лишь махнула головой.
Через пару минут дом опустел, а Мария Васильевна, взяв нож, обрезала сало со всех сторон и выкинула испачканные куски. С оставшегося куска она отрезала маленький кусочек, положила его на хлеб и принялась медленно жевать, прокручивая в голове будущий доклад в Москву, что так мол и так, связистка с позывными «Черёмуха» вышла «чистой» из сложившейся ситуации. Документация уничтожена, средства связи ликвидированы фашистами. Уничтожен так же жандарм Вечер Иван Константинович, на которого и были приписаны средства связи. Жду дальнейших указаний… На лице Марии началась вырисовываться улыбка.
Postscriptum:Ни для Славы, и ни для Подиума.
|