Этим солнечным воскресным утром Сьюзен, как обычно, поднялась рано, хотя они с мужем заснули всего за час до рассвета. Тихонько выскользнула из-под тяжёлой ласковой руки Питера. Натянула домашнее льняное платье. Тронула губами лобик сопящего в люльке ребёнка, улыбнулась: копия папы, и сон такой же, богатырский… Во дворе у рукомойника умылась, наспех повязала косынку и выбежала босиком на тихую росную улочку, привычно вскинув на плечо коромысло с деревянными вёдрами.
Вчерашнее торжество затянулось допоздна. Поселенцы праздновали окончательную победу над амазонками. Уже давно покорились, признали власть белых, приняли истинную веру все дикие племена в округе. Только лесные ведьмы всё ещё сражались с пришедшими на их землю колонистами, нападали внезапно и не знали пощады. На месте оставались изрубленные тела женщин и детей. Мужчины исчезали бесследно – об их судьбе ходили жуткие слухи.
Но теперь покончено с этим кошмаром. Жаль, не успела вчера толком расспросить мужа. Ну да день впереди, будет время послушать о его подвигах.
…
Да, о вчерашнем дне было что рассказать. Тщательно подготовленное наступление началась на рассвете. Половину прошлогоднего урожая пришлось продать, чтобы приобрести новейшее вооружение. И теперь скорострельные карабины и полдюжины ручных пулемётов показали своё превосходство над луками и стрелами варварок. Лес окружили кольцом и прочесали, уничтожая всё на своём пути. Дотла сожгли деревню разбойниц. Две сотни амазонок лежали мёртвыми. Уцелевшие – десятка три – бросили оружие. Дважды раненую, схватили живьём и их предводительницу, легендарную лесную королеву, прозванную Кровавой Мэри. Победители оказались в замешательстве: что делать с пленницами? Некоторые, особенно молодёжь, предлагали оставить их в живых. В селении колонистов всегда не хватало женщин… Постарше, семейные, с невольной жалостью глядели на осиротелых детей из сожжённой деревни: пощадить соплюх, неужто они опасны? Но пастор был суров:
– Мы – лишь орудие гнева Божия. Так исполним волю Его.
Скрученную канатами, привязав к лошади, волокли на расправу Кровавую Мэри. При всеобщем ликовании её величество заняла подобающее ей высокое положение – на колу, укреплённом посреди дымящихся развалин деревни. Хрипло, яростно ревела пронзённая насквозь косматая великанша. Наконец перестала корчиться, тяжкой грудой мяса осела на кровавом столбе. Настал черёд её подданных. Женщин и девочек принудили взять младенцев на руки. Толкая прикладами, оттеснили на край ущелья. Многое видел каньон смерти. Сюда приходили те, кто состарился или получил увечье в бою – не желая быть обузой племени, гордо обрывали свой славный путь последним шагом в пустоту. Сюда сбрасывали истерзанные тела пленников, зверски изнасилованных, до капли отдавших свой детородный сок разъярённым лесным фуриям. Сюда, под свист и улюлюканье, шли несчастные матери-амазонки, родившие сыновей – искупая свой позор, сами, по манию беснующейся огненно-рыжей шаманки, швыряли в пропасть мальчишек. Сюда прошлой зимой после страшных истязаний бросили изменниц, предлагавших отступить от древних обычаев, заключить мир с белыми пришельцами. Теперь наступил финал. Скошенные пулемётными очередями, со своим проклятым отродьем рухнули с высоты двухсот футов пленные варварки.
В сотне ярдов от деревни, возле бьющего из скалы горячего источника, обнаружили что-то вроде полевого госпиталя. Амазонки успели вынести с поля боя тринадцать своих тяжелораненых. Они лежали в тени на охапках сухой травы. Хорошо, что колонисты догадались взять с собой собак – чуть в стороне, в тёмном гроте, умные легаши унюхали ещё шестерых прятавшихся туземок. Когда выволокли их на свет, разглядели: беременны, на сносях. Все невольно содрогнулись, умолкли. Чьи же это дети? Встали перед глазами лица товарищей – отцов, сыновей, братьев, замученных этими тварями…
В упор добили раненых. Одной очередью уложили шептавшую заклятия ведьмачку-знахарку и рыженькую зеленоглазую толстушку – её дочку и ученицу, «санитарку» этого «госпиталя». Толкнули к скале беременных. Мягко ступая, поддерживая тяжелые колышущиеся животы, повернулись, встали в ряд молодые дикарки. Видно, пленников не хватало на всех, право иметь детей доставалось самым сильным. Все шестеро как на подбор – рослые, мускулистые, меднокожие, словно статуи античных богинь, обёрнутые оленьими шкурами вокруг бёдер и через плечо, так, что обнажены левые груди – могучие, круглые, покрытые татуировками в память боевых подвигов – и уже набухшие, наливающиеся молоком. Надменная осанка, ни тени страха на бронзовых лицах… Пастор вставил новый диск и щёлкнул затвором пулемёта.
– По слову Твоему, Господи: «…и беременные их будут вспороты…»*
Ни одна не вскрикнула – молча падали, перерезанные очередью по брюхам, молча бились, грызли землю в предсмертных корчах. Нелюди, исчадия ада… Но всё же Питеру стало не по себе. Вспомнилась Сьюзен. Носила их сынишку на последних днях беременности – так же плавно ходила любушка, гордо вскинув голову, обняв, оберегая живот… Приотстав, чтобы не видел пастор, парень бегом вернулся к скале. Торопливо, выстрелами в лицо, добил хрипящих в агонии несбывшихся матерей.
С триумфом вернулись домой. Не даром досталась победа. В одиннадцати домах посёлка женщины наденут чёрные платки – но никто не увидит их слёз, такова судьба жён пионеров. После благодарственной молитвы началась разливанная пирушка. Даже старожилы колонии не помнили такого радостного праздника.
…
Хорошо повеселились вчера, с утра так кстати будет для мужа кружка студёной воды. Сьюзен свернула в знакомый переулок у околицы. Тихо скрипнула калитка отцовского дома, и Сьюзен радостно рассмеялась: да, на любом расстоянии они чувствуют друг друга и думают одинаково! В таком же, как у неё, простеньком домотканом платьице, с коромыслом через плечо, щурясь от восходящего солнца, вышла из калитки босая девушка – Бетси, сестрёнка.
Взявшись за руки, побежали за околицу, к ручью, напрямик через накануне убранное, покрытое ещё не скирдованными – не управились вчера до возвращения мужчин – снопами ржаное поле, розовеющее в первых лучах рассвета. Искрилась под солнцем, обжигала холодом роса. Жёсткая стерня привычно щекотала огрубелые потрескавшиеся ступни юных жниц. Коромысла покачивались на крутых плечах. Не так легко будет возвращаться, в горку, с полными до краёв четырёхгаллонными вёдрами. Но никакой работы не боялись неразлучные с детства сёстры-погодки, похожие как две молодые берёзки синеглазые русоволосые крепышки. Дочери пионера, подруги пионеров, матери будущих пионеров – тех, кому и дальше, с плугом и винтовкой, с именем Божиим на устах идти вперёд, покоряя этот дикий континент.
Как всегда при встрече, девчонки трещали без умолку. Сьюзен вышла замуж год назад, и Бетси всё не уставала удивляться, как замужество изменило сестру. Теперь Сьюзен знала столько интересных тайн – о мужской любви, беременности, материнстве… Восхищение сестрёнки-девственницы льстило Сьюзен, она подшучивала над Бетси, делая страшные глаза, рассказывала небылицы о своих любовных играх с Питом. Бетси догадывалась, что её разыгрывают, обиженно надувала губки. Но не было сил сердиться. Девушка-простушка звонко смеялась, тормошила сестру – ах ты, врунья! – и снова, смущённо опустив глаза, задавала наивные вопросы. Ничего, скоро она узнает всё сама. День свадьбы уже назначен, сразу после сбора урожая Джонни поведёт её к алтарю. А потом будет ночь – и они останутся вдвоём…
Колонисты давно вырубили лес у ручья, построили на берегу две сторожевые вышки – на них всегда стояли часовые, охраняя и подступы к посёлку, и женщин, идущих по воду. Интересно, кто сейчас в карауле: вот не повезло, пропустили такой замечательный праздник? Приложив козырьком ладонь к глазам, Бетси присмотрелась, и вдруг, рассмеявшись, толкнула Сьюзен в бок – впервые этим утром вышки стояли пустыми! Да, опасности больше нет, наступил мир.
Сёстры остановились на песчаном левом берегу ручья, сбросили коромысла с плеч. Сьюзен подоткнула платье, взяла вёдра. Тихо ойкнула, ступив в холодный стремительный поток.
…
Амазонка лежала на обрывистом правом берегу. Вытянулось в высокой увядающей траве, почти слилось с ней по цвету смуглое, в бурых кровавых пятнах, синяках и царапинах, обнажённое тело. Разорвала мускулистую спину большая, уже не кровоточащая, запекшаяся рана от прошедшей навылет тяжёлой крупнокалиберной пули. Смертельно раненная, но ещё живая – сквозь плеск ручья, шелест травы под ветерком едва слышалось редкое, тяжёлое, с хрипом и клокотанием дыхание.
Джани сражалась вчера рядом со всеми. Но уже в горящей деревне, услышав детский крик, дрогнула, бросила оружие, метнулась к вспыхнувшему дому. Только успела выхватить из огня своих четырёхлетних двойняшек – тут же ударом по голове свалили её наземь. Бешено дралась, но одолели, навалились вчетвером. Разорвали одежду, душили, ломали рёбра. Теряющую сознание, распяли на земле. Насиловали у порога догорающего дома, на глазах замерших в ужасе малышек. Насытившись, смеясь, пинали распростёртое побеждённое тело. Заставили подняться. С детьми на руках прикладами погнали к ущелью:
«…Блажен, кто воздаст тебе за то, что ты сделала нам! Блажен, кто возьмёт и разобьёт младенцев твоих о камень!»**
…Прильнули кровинушки… Ещё верили в маму, умоляли защитить, спасти… Будто не слышала, окаменела. Только на краю пропасти обернулась, успела выкрикнуть последнее проклятие. Гром выстрелов, горячий острый удар в грудь, и темнота…
Очнулась ночью, в ущелье. Чудом осталась жива, груда трупов смягчила падение. И расстрелянная не выронила дочурок; так и окоченели они на груди мамы, смотрели ей в лицо, скорбно, укоризненно… Хорошо целились, прямо в малышек – насквозь пробиты пулями тоненькие тельца. Никого не осталось в живых. Лишь звёзды слышали вой остервенелой недобитой волчицы над мёртвыми детьми. Ярость дала силы – истекая кровью, амазонка выкарабкалась из ущелья, доползла до священного источника. Но не смогла помочь ей мудрая, знавшая все языки людей, зверей и растений чародейка-целительница. Среди тех, кого безнадёжно пыталась спасти, лежала огневолосая красавица ведунья, бессильно раскинув волшебные, одним прикосновением изгонявшие боль руки. Заваленный телами, помутнел от крови заветный ключ, не излечила чудесная вода ни простреленную грудь Джани, ни повреждённую при падении спину. Правда, кровотечение остановилось, но Джани больше не чувствовала ног, продолжалось и внутреннее кровоизлияние в разорванном лёгком – грудь будто наполнилась острыми обломками, превращая в муку каждый вздох. Да и незачем дышать…
Нет. Нельзя, чтобы это осталась безнаказанным. Последняя амазонка, мстительница за всех.
Как раздавленная гадюка, корчась от боли и задыхаясь, волоча парализованные ноги, она ползла по следу убийц. Натыкалась на тела – сражённые страшным оружием пришельцев, лежали её подруги, соратницы. Великие бойцы, непобедимые прославленные героини… В притоптанной липкой траве разметалась девушка, молоденькая, ещё по-подростковому угловатая. Раздробила бёдра, перервала её почти надвое пулемётная очередь. Изуродовано, превратилось в кровавое месиво лицо. Но даже в лесной мгле янтарные кошачьи глаза Джани видели как днём – разглядела маленькую татуировку на груди юной богатырши. Люми, вторая дочка. Всего месяц назад прошла ритуал посвящения в воины, первый и последний её бой.
…Многие амазонки завидовали Джани. Ни разу не осквернила она себя рождением мальчика, четыре дочурки – редкая удача, а близнецы и вовсе считались великим счастьем, даром судьбы. Всё оборвалось в тот страшный день прошлой зимой. Вместе с двумя другими преступницами стояла перед судом племени её старшая дочь, Рими. Ясно и твёрдо она повторила своё признание. Да, охраняя лес, она заметила пришельца-траппера, одолела его в поединке, обезоружила – но не взяла в плен, отпустила, лишила племя законной добычи. Да, на другую ночь этот смельчак снова пришёл, они занимались «любовью» – и, кощунственно поправ заветы предков, при этом Рими оставила мужчину живым… Да, она рассказала всё подружкам и соблазнила их. Тайно они встречались с бледнолицыми парнями, отдавались, ложились под них, подобно жалким похотливым самкам других племён. Конечно, вскоре это открылось. Амазонки не умели лгать и притворяться. Сами себя выдали, выступили перед всеми, предлагали неслыханное, святотатство: не убивать мужчин, пойти на союз с ними… Лишь из уважения к былым подвигам матери казнь Рими оказалась незаслуженно лёгкой. Джани сама, полоску за полоской, содрала с неё кожу. Смерть подруг Рими, попавших в руки к шаманке, была воистину страшна…
Разжав окостеневшие пальцы Люми, Джани взяла из них лук, сняла с мёртвой колчан, пересчитала оставшиеся стрелы. Пять, больше и ни к чему. Ласково погладила щеку дочки – прости, маленькая… Ползла дальше. Опушка леса, уже близок ручей. Там стоят дозорные вышки пришельцев. Они поражают издалека, громом. Но в темноте можно попробовать подобраться на расстояние точного прицела, первая стрела не пропадёт даром. А может, прежде чем убьют, успеешь прицелиться и ещё раз? Двое, только двое, так мало, но это всё, что тебе осталось.
По-змеиному бесшумно скользя в траве, Джани выползла на берег ручья. Осторожно подняла голову и оцепенела, не веря глазам. Ни звука, ни движения – пусты, тёмны проклятые вышки. Да, ведь больше некого им бояться. Все мертвы, и тебе, безногой, не перебраться через ручей. В отчаянии Джани упала лицом в траву. Напрасно мучилась. Так и уйдёшь, не отомстив?
Но нет, не всё ещё потеряно. Джани злобно усмехнулась. Что ж, сняв охрану, они сами обрекли на гибель своих женщин, что придут утром к ручью. И ведь так даже лучше. Каждая убитая самка – смерть всех её нерождённых детёнышей, насколько меньше станет этих гнусных бледнолицых уродов. За всё заплатят стервы. Только дожить до рассвета…
В полузабытьи лежала на обрыве. С того берега доносилась весёлая музыка. Потом всё стихло, лишь монотонно ворчал порог в сотне ярдов ниже по течению. Началась лихорадка, жар словно плавил мозг. В тумане плыли перед глазами лица детей. Плакали, тянули ручонки, звали к себе малышки. Но заслонила их, сурово взглянула Люми – держись, мама.
Медленно светало. Пробудилось, с карканьем слеталось на пир, кружило над лесом вороньё. Но вот сквозь хриплый грай пробился иной, вожделенный звук. Девичьи голоса и смех раздались у ручья.
…
Бетси обернулась, услышав мокрый хлёсткий удар и сдавленный горловым спазмом тихий стон. Уронив вёдра, Сьюзен схватилась за грудь. Наконечник стрелы в кровавых лохмотьях разорванного мяса торчал из-под левой лопатки. Как срезанная клинком лозинка, босая девочка-мама рухнула на песок, запрокинув голову. Возле своих ног Бетси увидела распахнутые молящие глаза: – Больно…
Стрела вошла под левую грудь, пронзив сердце. В неистовой борьбе со смертью выгнулось сильное тело. Пытаясь вздохнуть, хрипя, раздирая ворот платья, Сьюзен приподнялась на локтях – и упала распластанная. Бетси бросилась перед ней на колени… но застыла, оледенённая смертным ужасом стекленеющего взгляда из-под алой косынки… Сестрёнка… почему? Ведь сказали, больше нечего бояться?… значит, не всех амазонок истребили… о, Боже!
Схватив лежащее на песке коромысло, Бетси вскочила на ноги. Но разве это оружие против лучниц? И не спрятаться, не убежать на открытом поле… И бесполезно звать на помощь, никто не услышит.
Отбросила никчёмную деревяшку. Ну что ж… осталось только не осрамиться. Пусть эти варварки видят, как умеют умирать белые девушки.
…
Много раз на охоте первой стрелой Джани сваливала на месте бегущего буйвола. И даже полумёртвая, она не могла пожаловаться на свой глаз и руку. Не пискнула сука… Джани улыбнулась, глядя на упавшую женщину. Тяжело выкатилась из разорванного платья налитая грудь кормилицы. Конец щенкам. И другой не плодить ублюдков… Лёжа на боку, амазонка натянула лук, целясь в Бетси. Большеногая, широкая в кости селянка стояла недвижно, уронив крупные загорелые руки. Но Джани видела, как под суровой холстиной бешено колотится сердце девушки. Бетси смотрела в небо, её губы что-то беззвучно шептали.
– Слишком лёгкая мишень, – зло прошипела Джани. – И слишком лёгкая смерть. Я заставлю тебя визжать…
Стрела просвистела, вскользь, на промахе, распоров Бетси правую грудь. Калёными клещами рванула боль. Хлынула кровь, сразу стало влажным и липким платье. Девушка пошатнулась, но выпрямилась снова. Даже не взглянула на раненую грудь – Бетси увидела амазонку, их глаза встретились.
– Плохо стреляешь! – крикнула, стиснув кулаки. – Целься лучше, краснорожая!
Неторопливо прицелясь, амазонка всадила стрелу в левое бедро Бетси. Девушку мотнуло в сторону, она упала на колено, но, скрипя зубами, поднялась опять.
– Сволочь, – простонала Бетси. – Будь ты проклята…
Стрела впилась ей в левый бок под рёбра. Бетси согнулась, хватаясь за рану, ступила в ручей. Шатаясь, увязая босыми ногами в песчаном дне – устояла. Из последних сил сдерживая рвущийся из горла звериный вой боли, отчаянным усилием заставила себя распрямиться, смотреть в лицо врагу. Струйка крови брызнула из угла рта:
– Стреляй же как надо, мразь…
Нет, такая не завизжит. Остались не целованными – прокушены, уже намертво сжаты девичьи губы. Глаза Рими, пригвождённой к столбу пыток… Джани тряхнула головой, отгоняя видение. Рывком натянула тетиву. Острее любой стали, трёхгранный обсидиановый наконечник вошёл в горло Бетси, рассёк сонную артерию, взрезал трахею, перерубил позвоночник. Бездыханная, шагнула вперёд, в стремнину. Опрокинулась, сбитая потоком. Подхватило её течение, закружило, понесло, швырнуло на камни порога. Исчезли в клокочущей пене залитое кровью серенькое платьишко и облако русых волос.
Джани отшвырнула лук, скатилась с обрыва. Иссохшим ртом потянулась к ручью. Ловившие птиц на лету, разрывавшие пасть ягуара – обмякли, подломились руки лесной воительницы. Ткнулась лицом в воду, вздрогнула и замерла.
Издалека донёсся удар маленького церковного колокола. Для сегодняшней проповеди пастор избрал тему: "Слава в вышних Богу, и на земли мир, в человецех благоволение"*** Трудно было найти удачнее: ведь наконец-то мир пришёл на эту землю.
С огорчением пастор заметил – несколько прихожан опаздывали.
Растерянный Питер метался по дому. Трёхмесячный сынишка на его руках горько и обиженно плакал: пора кормить его, где же мама?
Над ручьём прошелестели крылья. Чёрная птица отделилась от вьющейся над лесом стаи, опустилась на грудь Сьюзен. Склонив голову, ворон попробовал на вкус молоко, тонкой струйкой стекавшее на песок из набухшего соска. Бочком, бочком птица перепрыгнула ближе. Кривой жёлтый клюв потянулся к самому лакомому кусочку – ещё не остывшему синему глазу.
___________________________
* Осия, 14-1 ** Пс, 136, 8-9 *** Лк. 2, 14 |
Администрация // Объявления
