Я умру в одиночестве, мерзким, хромым стариком,
Даже некому будет сказать пару слов на могиле.
Перед смертью пять лет проведу в сонной мысли о том,
Как же было давно то, что я – и все прочие – жили,

Я всю жизнь буду думать, что коль суждено умереть,
Надо все испытать, полагая пределом тридцатник,
Чтоб за лишние семьдесят кости и память стереть,
И остаться в хрущевке, с мечтою вернуться обратно.

Будет в памяти той биться по ветру хайр за спиной,
Из динамиков в уши нестись грохот адского чёса,
Будет в памяти той рокотать мотоцикл подо мной –
И не важно, что я никогда не летал на колесах,

И не важно, что я никогда никого не любил,
И не важно, что я никогда не стоял у штурвала...
(Я придумал уже, как я жил. О, как славно я жил.
Это в будущем было. И в нем же оно миновало.)