- Эй, Ад! Кто так стоит на воротах, твою мать?! Одень на себя платье что ли. Хотя не поможет. У тебя, похоже, дыра не между ног, а в голове! Пошел к чёрту, чтобы я тебя здесь больше не видел! - здоровенный верзила с поцарапанными коленками, в кожаных коричневых штанах, отвесил увесистый подзатыльник маленькому тщедушному пареньку. До этого ему врезал по носу кто-то не то из разъяренных болельщиков, не то из членов дворовой команды.

Вольф, как он сам себя называл, не запомнил обидчика. Этот свист оглушил, вывел его из себя. Каждый вожделел его унижения. Для них он сейчас был не человеком, а унтерменьшем. Тарзаны сраные, скунсы вонючие, дебилы с одной извилиной.

В нищей квартире мальчика ждал мольберт и верный пёс Клаас. Накануне ночью ему приснилась огромная площадь, залитая золотыми лучами солнца, ликующий и приветствующий его народ, прекрасная юная дева с лавровым венком и великолепный небывалый по величине оркестр, игравший неземную музыку, от которой он делался выше ростом, шире в плечах, а в голове у него билась огромная холодная хищная мысль.

- Я один знаю, как сделать великим мой несчастный народ и мою ограбленную униженную Родину самой могущественной тысячелетней империей!

Он яростно вцепился в кисть и постарался не сдерживать своих эмоций на холсте.

Старый учитель, взглянув на его работу, с удивлением посмотрел на своего ученика, отчего-то тяжко вздохнул, в глубокой задумчивости опустился на стул, снял, едва не уронив очки, со сломаной дешевой оправой. И в задумчивости принялся грызть её кончик.

Ученик стоял перед ним гордо, с горящим взором и ждал слова учителя. Тот полез в карман потертого пиджачка за сердечными таблетками. Руки его ходили ходуном, таблетки сыпались, раскатываясь по гладкому крашеному полу. Наконец, последнюю из них ему всё же удалось положить себе под язык. Приступ как будто прошел, но безносая с косой стояла за его спиной и костлявые плечи её тряслись от хохота. Потом она протянула свою костлявую руку к старому профессору. Ученик это видел совершенно отчетливо, но не устрашился странному видению.

- Нет, сынок. Художника из тебя, к моему великому сожалению, не выйдет.

- Благодарю, господин учитель за правду, - отвечал совершенно не огорчившийся ученик.

Когда высокие двери за ним затворились, костлявая издала беззвучный ликующий крик и пустилась в пляс, размахивая своей разящей косой.

На улице заходящее солнце ослепило мальчика. На совершенно пустынной площади бесновалась ликующая толпа. Он протянул к ним руку. Он признал в них своих, таких же как он сам, никчемных мальчиков. Впервые за много месяцев он улыбнулся и почувствовал себя, наконец, счастливым.