Проснулся я оттого, что она гладила мое лицо. В принципе, это приятно – но если не просыпаться от этого. А когда так начинается утро – настроение ни к черту. Со сна такие ласки ощущаются слишком сильно, слишком щекотно, слишком... Слишком, в общем. Поэтому я сморщился и попросил: – Лиска, не надо. Она тут же отняла руку от моего лица. Я услышал, что она поправила волосы. Пробурчала что-то под нос, вроде: «Проснулся». Встала. На цыпочках пошла в кухню. Я открыл глаза и осмотрелся. Велосипед стоял на прежнем месте. Я не знал, откуда взялся велосипед. Появился он пару месяцев назад. Я тогда сильно напился, проснулся с похмелья – и он уже стоял в углу комнаты. Выглядел новым – может, я его просто купил. Каких только глупостей не натворишь с кривых мозгов... А может, угнал. Тоже ведь популярная глупость – угонять велосипеды, воровать плафоны с уличных фонарей или бить палками фары машин. Когда я женился, мне думалось, что с выпивкой покончено. Оказалось, что печать в паспорте не действует на радости этого мира как крест на чертей. Иначе говоря, вышло так, что этот штамп, и все с ним связанное, напротив – сильно притягивает всякого рода зеленых змиев. И пить я стал не меньше – даже больше. Как-то так получалось. Может, не стоило жениться вовсе. Хотя разницы уже не было. Лиска вышла с кухни, посмотрела на меня и тихо спросила: – Проснулся? Вставай. Я тебе блинов нажарила. Она всегда говорила тихо. Даже когда кричала в ярости – трудно представить себе, правда? Но она это всегда умела. Вы не представляете, насколько сильней тихий крик крика громкого... И всегда, когда она говорила, все вокруг замолкали, чтоб не упустить ни одного слова, сказанного ею. Она обладала исключительной силой убеждения, и всегда говорила простые, очевидные вещи, до которых почему-то никто не мог додуматься. А еще она была очень красивая. – Блины – это хорошо, – без особого энтузиазма сказал я. Встал, натянул штаны, вышел на кухню. – А с чем? – Есть мед, есть малиновое варенье, есть сметана, – ответила она. – Выбирай сам. Нам скоро уже надо ехать. Да, ехать надо было уже очень скоро... Осознание этого факта, а так же того, почему предстояла эта поездка, с неожиданной силой навалилось на меня. Я сцепил руки на груди и прикусил губу. До крови, пускай ее вкус и боль очистят мозги. Не помогло. – Ты все собрал? – спросила Лиска. – Да, – ответил я. – Как иначе-то может быть? Не густо собирать-то... Она промолчала в ответ. Достав пакет с кофейными зернами, она сняла с него прищепку и высыпала часть содержимого в кофемолку. Закрыла крышку. Нажала кнопку – и кофемолка взорвалась сухим треском ломаемых зерен и воем моторчика. – Много народу будет? – спросил я. Много не хотелось. Я совсем отошел от дел, и не знал, кто придет даже тогда. Наверное, надо мной в пору было смеяться, но мне было не смешно. Я стоял посреди кухни, смотрел на тарелку, на которой высилась аккуратная стопочка блинов, и пытался понять, что вообще чувствую. Лиска не отвечала на мой вопрос, кофемолка замолчала, и я сказал: – Знаешь... Я ничего не чувствую. Ничего. Она поставила кофемолку, подошла ко мне и обняла меня. – Это нормально, – ответила она. – Так бывает. – Но, по идее, мне должно быть больно... – сказал я. Голос неожиданно сел и превратился в невнятный сип. – А я не чувствую боли. Я ничего не чувствую... Лиска молчала. – Ладно... – пробормотал я. – Давай есть. Мы сели за стол. Я взял блин и опустил его в вазочку со сметаной. Пожевал – есть не хотелось совершенно. В прихожей защебетал звонок. Я встал и пошел к двери. За ней обнаружился Рома. – Привет, – сказал он, протягивая мне руку. – Василиса уже здесь? – Да, – ответил я. – Со вчерашнего дня. – Рома, – сказала из кухни Лиска. – Мы уже едем? – Едем, – подтвердил он. – Едем? – обратился он ко мне. – Давай... – ответил я. Мы с Лиской быстро собрались, вышли и сели в Ромину машину. Всю дорогу мы молчали, я курил. Рома, обычно не любивший курение в салоне, терпел. И только уже у самого кладбища сказал: – Ты не стесняйся, Коль, хорошо? Он впервые назвал меня сокращенным именем. Раньше всегда называл полным – Николай. Меня это забавляло. Я ничего не ответил. Мы вышли, прошли между могилами, и дошли до места. Уже были родственники, уже был гроб и священник. Я ухитрился опоздать даже на похороны собственной жены. Рома приобнял Лиску за плечи, а она прильнула к нему. Мы стояли и смотрели, как священник читает молитву, как опускают гроб в яму, как начинают ее засыпать крепкие мужички в две лопаты... Моя жена, такая чужая теперь, такая далекая и невероятная, навсегда пропадала из моей жизни. Навсегда и безвозвратно. Рядом со мной стояла Лиска – моя сестра и чужая жена, и тихонько плакала. Удивительно, но мне почему-то пришла в голову мысль о велосипеде у меня в комнате. Интересно, чей же он... Чем-то он был похож на меня. Такой же бессмысленный, ненужный и чуждый всему окружающему миру. |
Библиотека // Объявления
