Гнутся, гнутся деревья, мелко, еле слышно стучат в окно капельки, звучно шлёпаются капли покрупнее. Ветер, протискиваясь сквозь щели между высокими домами, кружит по пустырю, и березы в разных его концах наклоняются навстречу друг другу, мягко, прихотливо раскачиваясь. Ветки ивы с узкими, длинными листьями, точно зелёные волосы, ровно зачёсаны в одну сторону и только чуть подрагивают под особо сильными порывами. У самого окна гибко, упрямо мотает верхушкой молодая лиственница.

Как красивы, благородны движения деревьев! Так изящно может быть только живое.

А ведь большое, взрослое дерево живо лишь на доли процента: одна живая клетка в нём приходится на тысячи мёртвых. Живут только листья, ворсинки корней и тонкий слой между корой и стволом.

С первого взгляда и не отличишь живое дерево от сухого: ну, листьев нет, так зимой их нет и у живых. Мёртвые клетки неуязвимы, они крепко держатся друг за друга, засохшее дерево может стоять десятки лет, но в нём, незаметная для глаза, уже идёт другая жизнь, не создающая, а разлагающая; оно упадёт, затянется мхом и превратится в труху, став питанием для других деревьев.

Счастливы листья – мощный ствол поднял их высоко к солнцу, и они радуются его лучам, омываются дождём, шелестят под ветром; именно они творят то, что никто, кроме них, не может: вбирая в себя всё богатство мира, создают живое из неживого. Но за счастье надо платить уязвимостью: листья всегда умирают первыми, опадают, озарив родное дерево прощальной своей красотой. Они разобщены, не связаны друг с другом, как мёртвые клетки ствола: каждый лист творит в одиночку, отдавая всё стволу и корням.

Само дерево не ценит свои листья, жертвуя ими при первой опасности: что их жалеть – вырастут снова, лишь бы работали корни – не творцы, а работяги, лишённые солнца. Наверно, они менее счастливы, чем листья, но гораздо более живучи. Дерево, потерявшее листья – живёт, отращивая новые; потерявшее корни – умирает сразу.

А есть ещё тонкая, очень важная прослойка жизни между корой и стволом, связь корней и листьев; и те, и другие погибнут без нее сразу. Клетки-менеджеры, так нужные дереву, крутятся между мёртвыми частицами древесного общества и недолго остаются живыми, ибо каждая такая клетка старается поскорее сделать карьеру и одеревенеть, получив покой и воспоминания о бурной молодости.

Но есть и другая жизнь – паразитическая, разрушающая; клетки – бактерии есть всегда, они ждут ослабления древесного организма, чтобы тут же заменить собой уходящую жизнь. Они берутся неизвестно откуда, растут неудержимо, умирая лишь тогда, когда нечего больше разрушать. Они часто мерзки, но именно они превращают умершие листья в питание для древесных корней.

Болота - царства этой тёмной, гибельной, уничтожающей жизни – дают начало светлым, животворящим равнинным рекам.