Спектакль был назначен на 11 часов, так что ребята успели привести себя в порядок, и даже Илюха, без ежеутренних пятидесяти граммов не представлявший продолжения своего существования, был трезв и благостен.

Обычный типовой трёхкорпусный детсад из силикатного кирпича, внутри - чистые дорожки, и запах - ароматическая смесь кипячёного молока, детских каш и детских тел - запах невинности, возможно, именно так пахнет в раю, во всяком случае, в том его отделении, где собирают души человеков, прижизненное счастье которых навсегда закапсулировалось в младенчестве.

Даже запахи туалетной воды, которой мы себя щедро обработали, и "бубль-гума" старательно жующего Тимохи звучали здесь диссонансом.

Нас проводили в зал для музыкальных занятий, где мы с Тимкой определились со "сценой", за нею натянули ширму, перед "сценой" поставили два прожектора, зарядили в стоящий на фортепьяно музыкальный центр кассету с песенками из мультфильмов, и Тимоха отправился за ширму переодеваться и гримироваться, к нему присоединился Илюха, до этого решавший финансовые дела с заведующей, а тут прибежал и Андрюха: ему было ехать через пол-города.

Я же, расставив детские стульчики и скамеечки, пристроился у магнитофона, поближе к выключателям света, и, пока Клара Румянова выводила про то, что "...дружба начинается с улыбки" и что "друг в беде не бросит...", изо всех сил соображал по "партитуре", составленной с вечера, как бы где мне не напутать с музыкой.

Начали заводить детей: сначала старшую группу - их рассадили на самых дальних местах, следом - среднюю, - их посадили на первых рядах, а уж потом, перед самым началом, привели младшую группу, усадив их за "среднегруппниками", как за забором.

Как только все расселись, я "смикшировал" музыку, включил прожектора и выключил свет.

Раздалось Тимкино "ля-ля-ля" из-за ширмы. Дети отреагировали сдержанным смехом. Тимка ещё несколько времени заливался там на разные голоса, прежде чем чуть показаться над краешком ширмы и вновь спрятаться, будто чего-то испугавшись, потом - ещё раз, и, наконец, его физиономия показалась над ширмой во всей красе: абсолютно красное лицо со встрёпанными волосами и большим синим носом. Честно говоря, он был страшен, но дети уже знали, что этот крашеный дядька сам их боится, и, в отличие от меня, никакого трепета не испытывали. Даже в младшей группе слабонервными оказались единицы, воспитательницы тут же кинулись их успокаивать, остальные мужественно перенесли сие явление за спинами впереди сидящих ребят постарше.

А Тимка тем временем, выйдя из-за ширмы и перекинувшись парой слов с детишками, вытащил из-за спины блок-флейту:

- А посмотрите, что это у меня такое?

- Ду-удочка, - отвечали дети нестройно.

- Дудочка, - подтвердил Тимоха. - Я даже играть на ней могу!

И он заиграл какую-то непритязательную мелодию, кажется, "Этюд" Каркасси, уже не помню, за каким номером, но я его разучивал, постигая гитарные азы!

Не успел я особенно изумиться этому совпадению, как на "сцене" появился Илюха: в малиновом фраке и синих полосатых штанах, что-то типа тельняшки под фраком, на голове - детская панамка под "бейсболку". Грим его был более традиционным, единственно - нос, как и у Тимохи, - картошкой, только красный.

В руках у Илюхи была детская игрушка, которую он и продемонстрировал зрителям:

- Дети, а посмотрите, что у меня есть! Знаете, что это такое?

- Молоток! - отвечали дети.

- Да, - с хорошей дикцией, в отличие от картавого Тимохи, объявил Илюха, - это музыкальный молоточек!

И он принялся выстукивать себя этим "молоточком" по груди, при этом тот издавал звук, Илюха начал что-то вытанцовывать под свой ритм, и Тимке не было никакой возможности продолжать свои музыкальные занятия: звук был громкий, его стаккато никак не сочеталось с пиано флейты.

В конце концов, Тимоха прекратил своё музицирование и вопросил Илюху, взяв у него игрушку:

- Говоришь, молоточек?

- Да, это музыкальный молоточек.

- Нет, это забивальный молоточек! - в ярости закричал Тимоха и начал колотить Илюху молоточком по голове, Илюха корчился под ударами, после чего с криками убежал за ширму.

Тимоха умчался следом за ним.

Дети заходились от восторга.

Воспитательницы хлопали в ладоши.

Я включил что-то на паузу между номерами, кажется, "Мамбу №5" Лу Бега, самое начало, где ещё простой чёткий ритм, подчиняющий себе зрительский восторг, как музыкальный проигрыш на хоккейном матче.

Дальше всё пошло, как по маслу: Илюха с Тимохой представили друг друга как "Илюша" и "Тимоша", познакомили и с третьим клоуном - "Андрюшей" (грим у Андрюхи был точной копией Полунинского), и номера, по большей части столь же непритязательные, сменяли друг друга до самого финала, когда "Андрюша" вышел из-за ширмы с пляжным мячом и спросил дребезжащим голосом то ли ребёнка, то ли старика:

- А вы знаете, что это такое?

- Мя-ачик.

- Нет, это Кузя-Бузя. А вы знаете, что с ним делают?

Дети недоуменно молчали.

- С ним играют, вот. Давайте, я вам покажу! Смотрите: я - вам, а вы - мне.

Он перекинулся мячом с одними, после - с другими, потом я включил всё ту же "Мамбу", но уже на полную громкость, и, когда началась основная "разбитная" музыкальная тема, - началась вакханалия: из-за ширмы выскочили Илюха с Тимохой, у каждого - мячи, один другого больше. Как не разбился ни один светильник, до сих пор понять не могу.

После выступления, пока ребята снимали грим и переодевались, я собирал реквизит и размышлял над тем, что мне предстояло "продавать". Было ясно, что существует сложившаяся программа для дошколят, выверенная под пяти-шестилетний возраст. Уже четырёхлеткам она не очень-то годилась. Пара номеров прошли бы и у школников, и у взрослого зрителя, естественно, с различными нюансами.

- Тима, а у вас ещё номера типа "Свидания" есть?

- Да так, всякие намётки, - смутился Тимка. - Вот соберёмся, отрепетируем...

"Свидание" был номером "бессловесным": под хрипловатое неторопливое пение кого-то из американцев выходил Тимоха в длинном плаще с большой пластмассовой ромашкой в руках. Мимо него, видимо, проходили женщины, и он тянулся со своим цветком то к одной из них, то к другой, но всякий раз женщина оказывалась не та. Тимоха начинал грустить, убрав руки с цветком за спину. Тут появлялся Илюха, с самым "хулиганским" видом он запускал руку в один карман Тимохиного плаща, в другой, но карманы были пусты, тогда Илюха обрывал головку цветка, - посмотрите, классный цветок, и пахнет здорово!

Менялась мелодия: вместо ироничного американца вступал оркестр, переполненный лирическим звучанием струнных, ибо появлялась она, та самая, долгожданная, встрепенувшийся Тимоха тянулся к ней с цветком, но вместо цветка был только стебелёк, Тимоха крутил его и так, и сяк, но цветка больше не было, и мелодия завершалась: женщина прошла мимо не отмеченного цветком Тимохи. Тимоха был сокрушён; разобравшийся, что к чему, Илюха прилаживал цветок обратно к стебельку, мол, теперь всё будет тип-топ, держи лапу. Но Тимоха знал, что единственная возможность - случай, миг - прошла мимо и канула в небытие. Он отдавал ставший ненужным цветок в протянутую руку Илюхи и уходил под бормотание того же насмешливого американца, и Илюха, растерянный, не знающий, зачем вообще ему этот цветок нужен, убегал следом.

Аналогичной придумки Лейкина я не видел.

А "Свидание", показанное ребятами, адекватно восприняли даже дошколята.