Тонкий крик раздался с неба – там плавно, как два асинхронных маятника, сходилась и расходилась пара чуть изогнутых чёрточек. Крик зазвучал снова, потом ещё – чуть глуше: коршуны улетели за реку.

Когда этот высокий, длиной с телеграфное тире, почти птенцовый писк опять донёсся до земли – чёрточки стали меньше, и было их уже трое. Коршуны качались на волнах восходящего воздуха, как на гигантских качелях: вправо-влево, вправо-влево, каждый в своём ритме, поднимаясь всё выше, так что чёрточки почти стали точками.

Через полчаса тот же крик долетел с немыслимой высоты – качающиеся точки чуть виднелись, и было их – уже четыре! Коршуны шли вверх, всё больше напрягая следящие за ними глаза – и вот уже все четверо сорвались со взгляда, слились с небом…

Всё лето пара коршунов кружила над широкой речной поймой, изредка посылая друг другу тонкие телеграфные крики – и снизу были ясно видны их короткие клиновидные хвосты и длинные изогнутые крылья.

Должно быть, где-то неподалёку, на берегу одной из бесчисленных речных стариц, растёт дуб с широкой кроной, а на нём – большое, из прутьев сложенное гнездо. С самой весны, в четыре глаза высматривая добычу, кормили старые коршуны двух жадных крючконосых птенцов, и наконец в солнечный полдень, когда от земли, прямо вверх, идёт ровный тёплый ветер – выманили их, уже оперившихся, из гнезда, поставили на крыло – и молодые коршуны, ошалевшие от радостной огромности мира, поднялись туда, где только мог ещё держать их разредившийся воздух, а родители поднимались следом, боясь выпустить детей из виду – а может, и заразившись их радостью.