Ей стало плохо перед самым обедом. Она села за стол для культурного отдыха рабочих, плотно закрыла лицо руками, замерла. Так и сидела, боясь пошевелиться. Стараясь не дышать, чтобы движение грудной клетки при дыхании не усилило и без того невыносимую боль. В животе пекло, словно кто-то наполнил его до краев крутым кипятком. Свело ноги. Глова кружилась.

Что же это такое? Ведь никогда так не было. Никогда.

- Светочка, - голос Зинаиды Петровны раздался над самым ухом, - Светочка, что случилось? Тебе плохо?

- Угу, - промычала она в ответ и выдохнула весь имеющийся в легких воздух. Сделать новый вдох было страшно.

- Чего это с ней? – Тамара Сергеевна с тряпичной торбой в одной руке и газетным свертком в другой подошла и встала рядом.

- Плохо, говорит.

- Светочка, что болит?

- Живот… - еле слышно прошептала она.

- Животик болит… - Зинаида Петровна сдвинула рукавом телогрейки костяшки домино, что валялись по всему столу, и одновременно, этим же движением протерла поверхность от возможно скопившейся на ней цеховой пыли, - Выкинуть все к чертовой бабушке! Кому оно нужно? Валяется со вчерашнего обеда, - возмущенно пробубнила она, - каждый день одно и тоже. Одно и то же. Когда научатся убирать за собой? Наверное, уже никогда.

- Мужики. Что ты хочешь? - Тамара Сергеевна положила на освободившееся место свою ношу и принялась медленно распаковывать.

- А что там с животиком твоим? А? Отравилась?

- Нет…

- А что? Может по-женски?

-Угу…

- А, ну это не страшно. Это пройдет. Я тебе сейчас таблеточку дам. Разверни Зина, ссобойки пока что. Пойду, принесу ей «Баралгин», у меня там есть пару таблеток в сумке.

Зинаида Петровна села рядом со Светой, постелила на стол газетку и принялась раскладывать поверх газетки еду.

- Это, Светочка у всех так. Особенно по молодости сильно болит. Ты как замуж выйдешь, станешь с мужем жить, уже так сильно болеть не будет. А ребеночка родишь, и того легче станет. Ты просто молоденькая совсем. Сколько тебе годочков?

- Двадцать один.

- Ага… двадцать один… давай покушаешь с нами, раз в столовую не пошла.

- Я не хочу. Спасибо.

- А что ты так тихонько говоришь, еле слышно? Что, так больно?

- Угу.

- Сейчас, «Баралгинчик» тебе Тома принесет. Полегчает.

Света отняла руки от лица и обхватила ими живот. Засаленные рукава телогрейки не позволяли ей сделать это крепче. Хотелось согнуться и не выпрямляться больше никогда в своей жизни. Громадины-пресса дернулись и плавно закачались перед глазами, словно отправились в дальнее плавание по штормящему морю.

Вскоре прибежала Тамара Сергеевна. Со скрипом открыла калитку ограждения, которой был обнесен стол, и проникла внутрь. Это ограждение, ажурную решетку, что отделяла пространство для отдыха от всего остального пространства цеха, в шутку называли оградкой. Оно и впрямь походило на кладбищенскую оградку. Вызывало ассоциации не очень приятные. Внутри оградки стоял стол и вокруг стола - одна большая круговая лавка. Все вместе это называлось территорией отдыха. Потому как отдельной комнаты психологической разгрузки персонала в цеху предусмотрено не было. А положено было. Вот и отыскали находчивые умы выход из положения.

Здесь обычно мужчины курили, играли в домино на обеде, женщины пили чай, кушали. Или просто болтали во время коротких еже часовых перерывов в работе.

- Ну-ка, на, выпей сразу две, - Тамара Сергеевна протянула Свете таблетки на сухой розовой ладони, - Дай, Зина, запить ей.

Зинаида Петровна налила из термоса чай в маленький пластмассовый стаканчик и поставила перед девушкой на стол.

Света проглотила таблетки, запила. Выдохнула. И снова согнулась в три погибели, обхвати руками живот.

- Сейчас полегчает. Пару минут подожди, таблетки подействуют, и будешь, как новенькая. Проверенное средство. Мне очень всегда помогает, - Тамара Сергеевна перешагнула скамейку и уселась напротив подруги.

Они приступили к еде.

Изредка посматривая на побледневшую, скрюченную Свету, женщины беседовали о чем-то своем. Несколько осторожных предложений присоединиться к их трапезе девушка отклонила. Что ж, ее нежелание принимать пищу в таком состоянии можно было понять. Поэтому сильно не настаивали.

Вскоре из столовой стали подтягиваться мужчины. Они садились рядом за стол, собирались в компанию, общались. По цеху покатился веселый сытый гомон. Традиционно в ход пошло домино.

Света безучастно смотрела на происходящее вокруг. Постепенно ей действительно становилось легче. Жар внутри стихал, изображение перед глазами перестало качаться. И дышать уже было не так мучительно.

Вот только предстоящее продолжение работы пугало. Обеденный перерыв имеет обыкновение заканчиваться. Скоро придется вставать, возвращаться к своему прессу и вновь штамповать-штамповать-штамповать, извлекать холодные мертвые детали из стальной полосы.

- Ну, как ты? – Зинаида Петровна положила руку на Светино плечо и наклонилась, пытаясь заглянуть ей в лицо.

- Да так себе, - Попыталась улыбнуться. Но улыбка получилась вымученной.

- Знаешь, ты может, у Анатолия Юрьевича отпросилась бы уже сегодня. Домой пойдешь, ляжешь.

- Думаете, отпустит?

- Ну а чего? Должен отпустить, конечно. А вон он как раз идет… Толя! Толя, подойди-ка сюда!

Мастер в своей неизменной черной кожанке неохотно подошел к столу, искоса поглядывая на забивающих козла и гогочущих во весь голос мужиков.

- Что такое?

- Толя, Светочке плохо. Может пусть домой идет, а?

- Да вы что, подурели совсем? А план кто делать будет? Давайте сейчас все домой пойдем! Чего уж там!

- Толя, ну плохо ребенку.

- Плохо - пусть идет к врачу. Здравпункт на что? Собралась и пошла. Ишь, отпустите ее домой. Работнички, мать вашу.

Зинаида Петровна глянула на Свету. Глаза девушки блестели. Она готова была вот-вот разрыдаться.

- Толя, ну войди в положение.

- Это вы в мое положение войдите. Мне отвечать за вас всех. А ну, проверка какая. Где работник? Почему пресс простаивает? Я сказал, если плохо - пусть идет к врачу, берет направление, валит с направлением в поликлинику, берет больничный. И сидит тогда дома, сколько ей влезет.

- Больничный… Да кто ей больничный-то даст?

- А что с ней?

- Ну, так… это… - Зинаида Петровна оглянулась на мужиков и полушепотом добавила, - Месячные у нее. Живот болит.

Света покраснела, отвернулась. Никогда еще ей не приходилось говорить о таких вещах с мужчиной, а тем более с начальником. Стыд-то какой!

- У-у-у. Да вы что? Вы издеваетесь надо мной что ли? Это что, по-вашему, повод работу пропускать? А если каждая сейчас начнет отпрашиваться из-за этого?

- Один разок, Толя. Ну, пожалуйста. Ну, отпусти ребенка.

- Ребенка… дети на заводах не работают! И вообще, уже две минуты как обед закончился. Быстренько все за дело.

Мужики нехотя повиновались. Недобитого козла оставили как всегда посреди стола. Тамара Сергеевна почти закончила ликвидацию последствий своей и подругиной трапезы. Газетка вместе с завернутыми в нее объедками послушно легла в мусорку. Опустевшая тряпичная торбочка, свернутая рулоном, отправилась в широкий карман телогрейки.

Все неторопясь разошлись. Через пару минут грохот прессов вновь заполнил собой цеховое пространство.

Света тоже принялась за работу. Только у нее плохо получалось.

Руки млели. Полоса ложилась неровно. Поднимать ее с каждым разом становилось все труднее. Пинцет как назло постоянно застревал между рабочими деталями штампа, а изделия извлекались с трудом. То и дело приходилось отправлять бракованные детали в тару для отходов. Кнопки двуручного включения пресса заедали. Необходимо было приложить силу, чтобы нажать на обе сразу. А вот ее-то, силы, как раз и не было.

Прошло всего пол часа работы. Действие таблеток за это время почти прекратилось. Так скоро! Кипяток снова окатил внутренности, разбежался обжигающими струйками по телу. В глазах потемнело. Да, что же это? Света уселась на промасленный стул рядом с прессом и замерла, стараясь дышать как можно более осторожно. Облокотилась на полупустую тару для готовых изделий. Испачкала ржавчиной лицо, и даже не заметила этого.

Может, правда пойти в здравпункт? И что я скажу? Доктор, у меня месячные, дайте мне больничный? Смешно. Ладно, пойду, хоть попрошу еще таблетку.

Она поднялась. Боль прокатилась снизу вверх и хлестнула по глазам, рассыпавшись множеством черных точек. Повело в сторону. Благо пресс был рядом. Облокотилась. Не упала.

Медленно поплелась к врачу.

Женщина в белом халате, с густо наштукатуренным сонным лицом измеряла давление кому-то из рабочих. На вошедшую Свету она глянула с большим неудовольствием. Понабежало вас тут. Поразболелось.

- Что у тебя?

Света смущенно покосилась на мужчину. Тот сидел с неестественно красным лицом, в промасленной грязной робе на идеально белой кушетке. Одними глазами, не поворачивая головы, он внимательно наблюдал, как доктор активно тискает маленькую резиновую помпу, и как надувается от этих манипуляций плотная манжета на его оголенной жилистой руке.

- У меня живот болит, - Света оперлась плечом о стенку. Ноги совсем ослабли от боли. Очень хотелось лечь.

- Живот болит? Что ты ела в столовой?

- Ничего. У меня это… - Мужчина не смотрел в ее сторону, - у меня месячные.

- Понятно. Сейчас, подожди. Посиди пока.

Света села.

Доктор надела стетоскоп и сосредоточенно ткнула им в тощую руку рабочего. Выпустила воздух из манжеты.

- Сто сорок на сто. Сейчас лекарство дам. Посидите.

Она достала из стола таблетку. Налила в стакан воды. Мужчина выпил.

- Что там у тебя? Ах, да. Живот. Сейчас дам «Но-шпу».

Доктор достала таблетку и для Светы. Налила воды и ей тоже.

- На, пей.

Света выпила.

- Знаете, мне так плохо. Мне очень плохо. У меня никогда такого не было.

- Ну, это такое дело. Всем плохо в такие дни.

- Может, напишете мне справочку, чтоб домой отпустили?

- Менструация - это не повод пропускать работу. Я таких справочек не даю. Вот если бы была температура… ты лучше у мастера своего отпросись. Что он, не человек что ли? Должен же понять, что плохо тебе.

- Я уже просилась.

- И что?

- Не пускает. Сказал к Вам идти.

- Ну, тогда я ничем не помогу. Менструация - не болезнь. Больничный не полагается. Хотя, чисто по-женски, я тебя, конечно, понимаю. Ты посиди немного и потом иди работать. Только желательно тяжести не поднимать сегодня.

- А как работать, если не поднимать? Мне ж надо полосу закладывать. А она…

- Да… Ну тогда… Ну, тогда ничего не поделаешь.

Света просидела в здравпункте минут пятнадцать, пока доктор не дала ей еще одну таблетку «Но-шпы» и настойчиво не попросила уйти.

Выходя из здравпункта, она наткнулась на мастера. Тот, завидев ее, остановился в пол оборота посреди широкого цехового прохода.

- Ну, что?

- Плохо мне.

- Что врач сказала?

- Сказала у Вас отпроситься.

- Направление дала?

- Нет.

- Ну, так иди и работай. Ты с больничного когда вышла?

- В понедельник.

- Эх! Понабирали абы кого в бригаду! Гультаи одни! На больничном две недели просидела с соплями. Теперь домой ее отпусти! Ну, совсем работать не хотят! Устроилась на производство, так работай! Деньги за что получаешь? План надо делать. Кто будет план делать? Я?..

Света повернулась и медленно, стараясь не шататься, побрела на свое рабочее место. Она слышала, как неслись слова укора ей вслед, и знала, что Анатолий Юрьевич еще долго будет теперь ругаться. Он всегда так. Стоит только его затронуть, успокоить потом трудно.

А вечером, уже из дома, ее забрала «Скорая». Операцию сделали в тот же день. Внеплановую. Тяжелую. Был поставлен диагноз – апоплексия правого яичника. Проще – разрыв. Яичник пришлось удалить целиком. Причина - воспалительный процесс, возникший на базе недавно перенесенной простуды, и обострившийся с началом менструации. С проблемой могли справиться обычные антибиотики, но все получилось вот так.

Доктор сказал, что трагедии вполне могло бы и не случиться.

Достаточно было отлежаться спокойно хотя бы денек, не напрягаться, переждать обострение…

***

- Алло.! Здравствуй, Катя… что, доченька? Голова болит?.. Наверное, ты не выспалась. Ты домой когда едешь?... когда?... Никакой третьей пары!... Я тебе сказал, никакой третьей пары! Собирайся и жди меня у выхода, я сейчас за тобой заеду на машине… Нечего там сидеть, если голова болит, пользы все равно не будет… Что не отпустит? Кто не отпустит? Я ему не отпущу!.. Порву на куски, ты меня знаешь!.. У тебя уже переутомление от учебы. Нельзя же так. Надо отдыхать… Все. Пока. Короче, я еду.

Анатолий Юрьевич выключил сотовый и положил его в карман кожаной куртки. Посмотрел на часы. Нормально, еще целых пятьдесят три минуты до конца обеда. Сейчас до института минут пятнадцать, оттуда еще пятнадцать до дома. И сразу назад. Успею. Пообедаю потом, в рабочее время. Уверенным быстрым шагом он подошел к воротам цеха и скрылся за их стальными створками.

Тамара Сергеевна с Зинаидой Петровной кушали, как обычно разложив на столе для культурного отдыха обе свои ссобойки и распределив принесенные продукты поровну между собой. Обед только начался.

Зинаида Петровна проводила начальника взглядом до самого выхода.

- Вот оно как. Правда? Головушка у доченьки разболелась. Спасать поехал. Папочка заботливый.

- Ну, а что ж ты думала? - Тамара Сергеевна смачно надкусила большой помидор, - Свое-то дитя всегда жалко. Это чужое не жалко. Чужое пусть работает, хоть подохнет.

- Как там, кстати, Светочка наша? Сколько она уже в больнице? Больше месяца? Как у нее дела? Не говорили тебе ничего девчата?

- Ездили в пятницу. Головачева с Долгобровской. Сказали, вроде все нормально уже. Может, на следующей неделе выпишут.

- Намучилась, бедолага...