(издание второе, переработанное, дополненное и завершенное)

- О, Господи! Да что же это?!

Филипп лихорадочно свернул на обочину, затормозил так, что автомобиль взрыл колесами рыхлый гравий, распахнув дверцу, ринулся прочь из машины к чахлым кустикам, что росли внизу дорожной насыпи. На бегу, расстегивая ремень, ширинку, приглушенно вслух матерясь, размышлял: «Что? Что могло случиться? Сколько живу, такого не было! Ничего необычного не ел, руки перед едой мыл! Да что же это такое?!».

Едва успев присесть, срывая с себя на ходу брюки, уже совершенно не заботясь о том, что его отлично видно с дороги всем проезжающим, он шумно облегчился далеко не самым здоровым стулом. Ему было не до приличий. За те семнадцать минут, что он был в пути от дома до работы, приступы суровой диареи одолевали его уже дважды. Трясущимися руками использовал обрывок свежей еще не прочитанной газеты, которую успел схватить – первое, что попало под руку. Заметил, что замарал строгое лицо президента, изображенного на газетной фотографии.

- Вот черт! Неужели еще повториться? Ничего же внутри не осталось! Ну и начинается денек…

Покрывшись холодной испариной, направился к машине. Налицо были все признаки пищевого отравления. «Вернуться домой или все же на работу? – размышлял Филипп, - Сегодня важное дело в министерстве, нужно быть… Понос – все же не смертельно. Да и должно бы уже прекратиться, сколько можно?!».

Запустил двигатель, поехал дальше. Ощутив некоторое облегчение, сознание его расслабилось и вернулось к мыслям, занимавшим его прежде после утреннего общения за завтраком с близкими. «Вот старый хрен! – зло думал Филипп, - Ну и как хочешь! Катись, жри своих долбаных медуз, дрочи с пирса в соленые волны! За*бал! За*бал».

Но едва он проехал несколько километров, как острый приступ диареи вновь дал о себе знать. Терпеть было совершенно невозможно. Если при первом подступе недуга сегодня он еще как-то мог держаться, выбирая место, где лучше притормозить, то по опыту последовавших за ним накатов расстройства организма уже убедился, что лучше не рисковать, так как сдержаться абсолютно невозможно.

- Да что ж такое!

Осерчав, Филипп разнервничался, схватил наугад, смяв в руке несколько деловых бумаг из своей папки, бросился из машины вниз по откосу. Чуть не упал, споткнувшись о какую-то кочку. Вновь, еле успев в последний миг сдернуть с себя брюки, осквернил покой утренней природы непристойными звуками и отвратительным зловонием.

С замедленными движениями, характерными для состояния усталости обреченного человека, осознавшего всю глубину своей обреченности, использовал бумаги – письма на официальных бланках какой-то организации с цветным изображением государственного герба. Другой бумаги у него больше не было. Сердце учащенно билось в груди, лоб опять покрылся холодной испариной, появился легкий озноб.

Машин на дороге было не так уж и много, однако кто-то из проезжающих просигналил – издевательски насмехаясь, дал понять, что увидел Филиппа и постигшее его несчастье.

Поднявшись, он принялся застегиваться. В этот момент сзади раздался приглушенный звук: не то кто-то негромко кашлянул, не то наступил ногой на сухую ветку. Филипп, вздрогнув от неожиданности, обернулся. За спиной, словно выросший из под земли, стоял лохматый, непричесанный мужик в оранжевом жилете дорожного рабочего, и недружелюбно смотрел на него. В следующее мгновение из-за еловой посадки, до которой Филипп так и не добежал, появился еще один в таком же оранжевом сигнальном жилете не первой свежести. Он неторопливо приближался к ним, что-то прожевывая на ходу. На его губах, лоснящихся, очевидно, от сального жира, Филипп разглядел прилипшие хлебные крошки. Он знал подобный сорт людей. Такие люди могут проходить с налипшими на лице остатками пищи целый день, не чувствуя и не замечая этого.

По-видимому, рабочие подкреплялись, а возможно, что и закусывали, там за елочками, и также оказались свидетелями его конфуза.

Когда второй дорожный рабочий подошел и встал рядом с первым, продолжая жевать, тот произнес, переводя неторопливый серьезный взгляд с лица Филиппа на продукты дефекации его больного организма, запачканные смятые бумаги и обратно на лицо:

- Так-так. Так-так.

- В чем… в чем дело? – спросил Филипп, несколько растерявшись, - чего вам, мужики?

- Так-так…, - опять повторил дорожный рабочий, укоризненно покачав головой.

Другой, закончив жевать, к удивлению Филиппа, вытер рот рукавом замызганной спецовки и, кашлянув в кулак, вроде как представился тоном лишенным всякой эмоциональной окраски:

- Бригада Хранителей Пути шестого участка восемнадцатой линейной дистанции.

Филипп подумал, что это самое сложное предложение, которое доводиться произносить этому человеку в его нехитрой жизни. Сказав это, рабочий уставился мутноватыми немигающими глазами на него.

- Ну и чего вам, мужики? – повторил он вопрос, все больше склоняясь к мысли, что рабочие, скорее всего, хотят попросить закурить - никаких других более реалистичных вариантов причин возникновения их интереса к своей особе он не мог предположить.

- Так-так, - снова повторил первый рабочий уже с некоторым оттенком угрозы, как показалось Филиппу, переводя теперь взгляд по очереди: то на его лицо, то на жидкие продукты испражнения, то на стоящий на обочине автомобиль, - так-так.

Более содержательный ответ прозвучал из уст другого, который, слегка покачиваясь вперед-назад, продолжая смотреть на Филиппа немигающими мутноватыми глазами, без запинки вдруг выдал:

- Артыкул 129. Пашкоджаньне й забруджваньне аўтамабiльных дарог агульнага карыстаньня, чыгуначных пераездаў ды iньшых дарожных збудаваньняў. Пашкоджаньне й забруджваньне аўтамабiльных дарог агульнага карыстаньня й паласы адводу, чыгуначных пераездаў, iньшых дарожных збудаваньняў або тэхнiчных сродкаў рэгуляваньня дарожнага руху, а таксама стварэньне перашкодаў для дарожнага руху, у тым лiку шляхам загрувашчваньня аўтамабiльных дарог й дарожных збудаваньняў, - цягне накладаньне штрафу ў памеры ад аднаго да пяцi мiнiмальных заробкаў. Правоз у транспартных сродках, прычэпах без адпаведнае ўпакоўкi матэрыялаў й грузаў, якiя могуць забрудзiць дарогу й паласу адводу, - цягне накладаньне штрафу ў памеры ад 0,5 да трох мiнiмальных заробкаў.

(- Статья 129. Повреждение и загрязнение автомобильных дорог общего пользования, железнодорожных переездов и других дорожных сооружений. Повреждение и загрязнение автомобильных дорог общего пользования и полосы отвода, железнодорожных переездов, других дорожных сооружений или технических средств организации дорожного движения, а также создание препятствий для дорожного движения, в том числе путем загромождения автомобильных дорог и дорожных сооружений, - влечет наложение штрафа в размере от одной до пяти минимальных заработных плат. Провоз в транспортных средствах, прицепах без соответствующей упаковки материалов и грузов, которые могут загрязнить дорогу и полосу отвода, - влечет наложение штрафа в размере от 0,5 до трех минимальных заработных плат.)

Выслушав это, Филипп отметил про себя, что уже успел за это короткое время ошибиться на его счет дважды: насчет крошек на губах и насчет способности изъясняться сложными фразами. «И вообще, какого черта я тут теряю с ними время?» - подумалось ему. Он повернулся и пошел к машине.

- Стоять, - прозвучало негромко, спокойно, но уверенно и повелительно.

Это сказал первый дорожный рабочий. Филипп остановился и повернулся к ним. Не то чтобы он тут же беспрекословно подчинился, просто ему стало несколько любопытна эта ситуация сама по себе.

- Вы нарушили Закон, вы обвиняетесь, - объявил ему тот же рабочий.

Филипп ухмыльнулся, ему даже показалось забавным все это:

- Мужики, вам чего, делать не чего? Прикалываетесь?

- Вы обвиняетесь в нарушении Закона по факту загрязнения полосы отвода дороги, - бесстрастно объявили ему.

- Ну да, конечно…, - Филипп повернулся и решительно зашагал к автомобилю.

- Стоять! – прозвучало уже более требовательно, - Вы задержаны до выяснения обстоятельств.

- Да пошли вы! Будете еще ломать комедию…

- Стоять. Поскольку мы будем свидетельствовать против вас, еще один шаг, и мы расценим это, как попытку скрыться с места преступления, что только усугубит вашу вину!

Несколько удивленный подобными заявлениями, Филипп оглянулся и обнаружил, что один рабочий, нисколько не брезгуя, поднял одну из использованных им в спешке бумаг – письмо на гербовом бланке, расправил ее и внимательно изучает, а другой, достав записную книжку в дорогом кожаном переплете, записывает номер его автомобиля. Эта записная книжка в руках небритого грязного дорожного рабочего и авторучка «Паркер» выглядели как-то совсем уж неожиданно.

- Если вы скроетесь, мы все равно установим вашу личность.

- Короче, мужики, я вижу, вы юридически очень подкованы, но это уже не смешно…, - стараясь сохранять независимый и непринужденный тон, с определенной долей иронии в голосе примирительно сказал Филипп, - в чем вы меня пытаетесь обвинить?

А про себя подумал: «Нет, ну рассказать кому, не поверят, натуральный бред…».

- Нарушенную вами статью Закона мы вам зачитали. Оставайтесь на месте, сейчас мы позовем Мастера, он будет разбираться.

«Да нет, это просто смешно! Они из меня дурака наверно делают! – разозлился Филипп, - Да что они себе возомнили! Дай-ка я их на место поставлю!».

- А вы вообще откуда? Из какой организации? Как ваши фамилии? Как фамилия начальника? Документы какие-нибудь у вас есть? – попробовал в ответ наезжать он.

- Мы вам уже представились. Сейчас вызовем Мастера, с ним будете разбираться, фамилии спрашивать и документы смотреть, а наше дело задержать, как нарушителя.

Продолжая удивлять Филиппа, дорожный рабочий, тот, что по памяти зачитывал статью Закона, извлек из кармана мобильный телефон стоимостью очевидно не менее четырех-пяти его среднемесячных зарплат и набрал вызов.

- Ало, Большой Эл? Бригада шестого участка. На пикете сто восемьдесят восемь плюс четыреста задержали нарушителя, нужно оформить. Хорошо! Ждем.

- И как ты меня собираешься задерживать? – вскипел Филипп, - А? Да ты…, кто ты, мля, есть? Ты хоть головой думаешь, с кем связался? Мне только пальцем шевельнуть, только слово сказать…

И хоть его угрозы в значительной мере действительно были не лишены оснований, дорожных рабочих, похоже, это мало беспокоило.

- Приедет Мастер, с ним разбирайтесь…, - последовал флегматичный ответ.

- Так, короче, клоуны, если какие-то проблемы, номер машины вы я смотрю, записали…, - зловеще усмехнулся Филипп, перебирая в уме фамилии своих знакомых и друзей отца - руководящих работников областной и республиканской Госавтоинспекции, - Если ищите на свои жопы приключений, вы их найдете, обещаю! Все! Я поехал.

- А вось абражаць ня трэба, грамадзянін парушальнік! Мы тут сур’езнай справай займаемся.

( - А вот оскорблять не надо, гражданин нарушитель! Мы тут серьезным делом занимаемся.)

- Чем ты занимаешься? – презрительно прищурился Филипп, - Говно вдоль дороги собираешь? Вот и занимайся! Я, блин, вообще не понимаю, о чем я тут с вами еще разговариваю!

Разозленный Филипп сплюнул под ноги и резко повернувшись, хотел, было идти, но тут возле его «Мерседеса» затормозил большой мотоцикл, видно какой-то «Хер Лей - Давидсон» или что-то вроде того. На нем восседал бородатый мужик в кожаной жилетке на голое тело и кожаных штанах. Длинная раздваивающаяся борода доставала до самого живота. Помимо солидного «пивного» пуза, первым делом в глаза бросались еще, если так можно выразиться, украшения ездока: массивные металлические перстни на пальцах в виде продолговатых черепов каких-то рогатых животных и выглядывающий из-под бороды огромный амулет на цепочке на шее, тоже в виде черепа, но уже человеческого. На лбу черепа-амулета красовалась пентаграмма, до боли знакомая по советско-коммунистической символике, однако сориентированная наоборот: двумя лучами вверх, а одним вниз. Глаза «байкера» прикрывали солнцезащитные очки. Казалось, что этот экзотического вида ездок каким-то немыслимым образом вдруг перенесся сюда с шоссе проходящего по прерии на другом континенте, находящемся на противоположной стороне планеты, или въехал в реальность прямо с киноэкрана из кадра американского фильма.

«Моторокер» с неожиданной для своих габаритов ловкостью и проворством соскочил с мотоцикла и встал на пути Филиппа к машине.

- Ну, х*ли тут у вас? – осведомился он низким сиплым голосом, обращаясь к рабочим.

- Вось затрымалі парушальніка. На месцы злачынства, с поличным, - рабочий укзал на лужицу испражнений и бумажки подле нее.

( - Вот задержали нарушителя. На месте преступления, с поличным.)

Байкер побагровел и гневно нахмурил брови.

- Парушальнік увесь час зьняважае нас абразьлівымі словамі, пагрозамі й выказвае намеры ўцекчы зь месца злачынства! – пожаловался другой рабочий.

(2 - Нарушитель все время унижает нас оскорбительными словами, угрозами и высказывает намерения удрать с места преступления!)

Байкер сжал здоровые кулаки.

- Малайцы, што затрымалі! Я гэтую курву прыкмеціў! Ен ужо тройчы насраць пасьпеў пакуль ехаў!

(3 - Молодцы, что задержали! Я эту курву приметил! Он уже трижды насрать успел пока ехал!)

- Послушайте, вы! – возмутился Филипп, полагая, что это и есть вызванный рабочими Мастер, - Как ваша фамилия, где вы работаете? Предъявите документы!

- Вось мае дакумэнты! – бородатый толстяк поднес к лицу Филиппа, к самым глазам сжатый кулак с перстнями-черпеками на пальцах, - Мая пячаць! Ці табе можа пасьведчаньне яшчэ намаляваць? Магу! На тваей мордзе!

(4 - Вот мои документы! - …, - Моя печать! Или тебе может удостоверение еще нарисовать? Могу! На твоей морде!)

- Кто ты такой? Да пошел ты! – окончательно разозлившись, Филипп решительно шагнул к своей машине, но байкер преградил ему путь, сильно толкнув в грудь своим большим потным животом.

- Стой, не вы*бывайся, – сквозь зубы процедил он, - Будзеш сябе правільна паводзіць, усе па-мірнаму вырашыцца.

( - Будешь себя правильно вести, все по-мирному решиться.)

Однако, Филипп не послушался его, проявляя гордый и независимый нрав, и вновь предпринял попытку сесть в свой автомобиль и уехать, из-за чего мгновенно оказался валяющимся на откосе, сбитый с ног мощным ударом в лицо. Правда он тут же проворно вскочил на ноги. Дотронувшись пальцами до рта, обнаружил, что губы разбиты в кровь. Его переполнили гнев и негодование, но нападать на байкера он в ответ не решался, изведав силу его кулаков.

- Я прашу вас супакоіцца й не парушаць грамадскі парадак, - обратился к нему дорожный рабочий, словно это он, Филипп был зачинщиком драки.

(2 - Я прошу вас успокоиться и не нарушать общественный порядок)

Другой рабочий обратился к байкеру с такими словами:

- Дзякуй вам! Гэта вельмі добра, што есьць такія людзі, як вы, хто заўжды гатовы прыйсьці на дапамогу, спыніць парушальніка, паставіць на месца хулігана.

(3- Спасибо вам! Это очень хорошо, что есть такие люди, как вы, кто всегда готов прийди на помощь, остановить нарушителя, поставить на место хулигана.)

- Няма за што, - байкер сплюнул на землю, с презрением и отвращением взглянув на Филиппа, - Глядзі ў мяне, засранец, ня крыўдзі добрых людзей!

(4 - Не за что, - …, - Гляди у меня, засранец, не обижай добрых людей!)

Он достал, спрятанный в голенище ботинка, нож с длинным лезвием, подошел к «Мерседесу» Филиппа и с поганой злорадной усмешкой проткнул переднее колесо.

- А гэта – каб уцякаць нават ня думаў! Засранец...

(5 - А это – чтоб удирать даже не думал! Засранец…)

- … Кто?! … Кто эта скотина? – обретя способность членораздельно говорить, закричал Филипп, глядя вслед удаляющемуся байкеру, от которого на прощание осталось только небольшое облачко медленно расходящегося сизого дыма.

Дорожный рабочий неопределенно пожал плечами:

- Проста ўдзельнік дарожнага руху - нейкі добры чалавек, што мае грамадзянскае сумленьне й сьвядомасьць.

(6 - Просто участник дорожного движения – какой-то добрый человек, который имеет гражданскую совесть и сознательность.)

Филиппу показалось, что в голове что-то щелкнуло то ли какой-нибудь микроинсульт приключился от поднявшегося давления, то ли от последствий удара в голову что то могло случиться. И по этому щелчку он словно отключился от окружающей обстановки, всецело сконцентрировавшись на одной мысли: в мире что то изменилось. Неуловимо, незаметно, но очень сильно в окружающей реальности, в жизни все стало по другому. Он почувствовал это недавно, особенно сильно ощутил сегодня за завтраком в кругу семьи, а теперь после этого нелепого и странного происшествия на шоссе уже абсолютно не сомневался в этом – мир изменился.

Ему опять вспомнился утренний разговор с близкими за завтраком. Обедать и ужинать всей семьей у них как правило не часто получалось, но вот, что касается завтраков, то это стало уже определенной традицией – собираться всем вместе, зачастую включая и более дальних родственников. Впрочем участие дальних родственников чаще всего имело своей причиной необходимость получения какой-то услуги, помощи, выгоды или еще чего от родителей Филиппа – людей имеющих определенный вес в обществе, вхожих в высшие круги властных структур, наконец, просто состоятельных людей. Раньше они жили в центре Минска, в большой квартире. Но затем, приняв предложение президента, а отклонить это предложение отец Филиппа естественно никак не мог, они перебрались в большой комфортабельный котедж в поселок, что располагался в двадцати километрах за кольцевой дорогой. Их соседями в этом элитном поселке оказался ряд как и ныне действующих, так и вышедших в отставку, министров, государственных деятелей, генералов, руководителей крупных предприятий – все в основном вместе со своими семьями. Таково было решение президента – поселить их всех в этом поселке.

За семейным завтраком обсуждались общие темы, касающиеся всех членов семьи, сообщались новости. Вот и в это утро Филипп объявил близким о своем решении жениться, назвал дату. Невеста была его родителям хорошо знакома и кандидатура никогда не вызывала возражений. Так что особой неожиданностью это объявление ни для кого в семье не стало. Речь шла лишь о назначении конкретного времени мероприятия. Однако, отец вдруг почему-то категорически заявил, что день бракосочетания необходимо перенести на месяц-полтора, в противном случае он не будет участвовать в торжестве. На недоуменный вопрос Филиппа он пояснил, что ему необходимо поехать на море и своих планов он ни в коем случае менять не намерен, что бы не случилось – пусть даже камни с неба или государственный переворот, так что если он, сын, хочет присутствия отца на своей свадьбе, пусть считается с этим.

Зная, что поездку на море отец вполне мог бы совершить в любое другое время, Филипп вскипел, нагрубил отцу. Между ними произошла размолвка. Можно сказать, что семейный завтрак был этим испорчен. Пытаясь спасти положение и хоть как то исправить ситуацию, мать заговорила о другом сыне, брате Филиппа. В последние дни тот стал просто героем общества. О его героическом поступке рассказывали в теленовостях, публиковали материалы с большими фотоснимками на первых полосах в центральных республиканских газетах. У него наперебой брали интервью.

- Кирюша, дорогой, расскажи нам еще раз о том самом моменте, ну..., том, главном, когда ты понял, осознал критичность всей ситуации и принял единственно верное и правильное решение, - обратилась мать к младшему сыну.

- Ах, мама, ну сколько же можно об этом, - скромно улыбаясь открытой белоснежной улыбкой, отказывался тот, - об этом только и разговоров сейчас повсюду.

- Ну же, расскажи! Мне, матери, приятно это будет услышать от тебя самого, а не с экрана телевизора или прочитав в газете. Расскажи, сынок. Нам всем приятно будет услышать это от тебя еще раз. Ведь ты городость нашей семьи!

Кирилл вздохнув, провел рукой по кортко остриженным волосам:

- Ну, хорошо!

Кирилл служил во внутренних войсках. Обладая прямой натурой и целеустремленным характером, с детства мечтая о карьере военного, он готовил себя к ней, занимался физической подготовкой и закалилвал свой моральный дух. Теперь, в свои неполные двадцать шесть лет он командовал подразделением внутренних войск. В последние годы обычно задачи выполнялись однотипные и подразделение справлялось с ними по привычной, отработанной схеме. Когда численность несанкционированно митингующих демонстрантов оказывалась сравнительно велика, настолько, что возникал риск того, что ОМОНу в одиночку не справиться с восстановлением правопорядка на столичных улицах и площадях, подразделение приходило на выручку. Но славу и известность молодому командиру подразделения принесла операция другого рода, нежели разгон митинга недовольных властью.

- И когда ты увидел, что происходит, что твориться с обезумевшей толпой, ты сразу понял, как нужно действовать и принял твердое, единственно правильное, решение, чтобы спасти людей? – спрашивала мать, преисполненная городости за сына.

- Да, мама. Понимаешь, когда я увидел, что толпа бросилась в этот тесный переулок, что другие пути перекрыты, когда увидел, как первые люди стали падать и их просто затаптывают, когда начали раздаваться крики боли, отчаяния, у меня ведь было совсем мало времени на принятие решения. Но я должен был, обязан что-то предпринять! Ведь на мне лежала ответственность! Необходимо было спасти как можно больше людей в этой критической ситуации.

- Это ужасно! Просто ужасно! Не дай бог такому повториться, не дай бог, - мать смахнула со щеки слезу, - Я надеюсь, Президент накажет организаторов этого проклятого праздника по всей строгости, они ответят за свою безотвтетственность...

Как раз в этот момент по телевизору показывали репортаж из больничной палаты. Раненный, но уцелевший человек – простой мужичонка средних лет, участник тех трагических событий давал телевизионщикам из новостей интервью, перевязанный, опираясь на здоровую руку, привстав на постели, прямо так и тянулся всем своим забинтовнным телом в объектив камеры. И в этом его настойчивом порыве было огромное желание донести, высказать всю свою большую правду всему миру:

- И усе пабежали, крычали громко так, дзеци плакали. А патом затрэщала, затрэщала так часто, и миня как будта ужалила что: и в бок, и в нагу, и в руку, счытай что аднаврэменна...

- Да, и вот, когда я увидел, что начали гибнуть люди, первыми те, кто слабее – пожилые, девушки, женщины, дети, а это происходило буквально у меня на глазах, это просто ужасно! – Продолжал Кирилл свой рассказ, - Когда я увидел, что дело может обернуться огромными человеческими жертвами – они просто раздавят друг друга в этой огромной неуправляемой толпе, зажатой в тесноте между стен зданий, тогда я понял, как спасти большинство! Это было конечно очень непростое решение, принимать такие решения всегда не просто – жертвовать частью ради спасения целого... Это не простой выбор, очень не простой... Когда принимаешь ответственность на себя. Но другого выхода я не видел. Да его просто и не было... И тогда я отдал приказ – стрелять по толпе на поражение.

- ... и я хачу высказать благадарнасць нашим ваенным и милицыи, што они прэкратили все это, - донесся из телевизора голос участника событий, - что они сваими рэшительными дзействиями спасли нас усех...

В тот день было убито несколько сотен человек, но, как в последствии определила государственная комиссия по расследованию чрезвычайного происшествия, благодарая этому были спасены несколько тысяч людей. Выводы компетентной комиссии были таковы: во первых – это остановило толпу, а во вторых, и это было пожалуй самое главное – толпа значительно поредела за счет убитых и у других появился шанс уцелеть - не быть раздавленными человеческими массами. Молодой командир пдразделения внутренних войск стал героем страны. Сам президент объявил ему личную благодарность за спасение граждан.

- Чтобы свести количество случайных жертв до минимума мы стреляли короткими очередями. Занешь, мама, у многих ребят были слезы на глазах, когда они выполняли мой приказ, но они все хорошо понимали, что то, что они делают сейчас – это единственный выход, это ради спасения большинства, - закончил свой рассказ Кирилл.

- Сынок, мы все очень гордимся тобой!

- Да, это было по настоящему – мужское решение! – поддержал отец и тут же не упустил возможность уколоть Филиппа, небрежно кивнув в его сторону, - Не то что, некоторые... для которых неразрешимая проблема перенести свадьбу на несколько недель.

Филипп бросил вилку на стол и не закончив завтракать, вскочил из-за стола, выбежал прочь. Отношения с отцом теперь были надолго испорчены.

Еще одним ярким моментом этого утра в его памяти отразился короткий разговор с двоюродным братом, который сейчас временно жил у них в доме. Брат-подросток был по своему странен, и по причине этой своей странности, можно сказать и оказался у них в доме. Дело в том, что после ареста его отца, двоюродный брат был отправлен жить к ним в загородный коттедж по просьбе его матери, младшей сестры матери Филиппа. Таким образом женщина отчаянно пыталась оградить его от влияния неправильных людей, из-за которых отец и оказался за решеткой. Она не сомневалась, что если не пресечь и чем скорее, тем лучше, их пагубное влияние, тем больше остается шансов на то, что сын не отправиться следом за отцом на нары. В этой незатейливой житейской логике ей, впрочем, нельзя было отказать. Поэтому двоюродный брат не просто жил в семье Филиппа, а в некотором смысле находился под домашним арестом. Был разработан целый комплекс мер с тем, чтобы лишить его возможности бывать в Минске и общаться с неправильной компанией.

Двоюродного брата звали Михась. То есть это он последние несколько лет стал так всем представляться, откликался на такое имя и требовал, чтобы к нему только так и обращались. Не Михаил, не Миша, а именно Михась.

Когда обиженный на отца Филипп быстрым шагом проходил по корридору, Михась, что сидел у себя в комнате, принципиально игнорируя традиционные семейные завтраки, не здороваясь по своему обыкновению, обратился к нему из открытой двери:

- Война на три фронта.

Он всегда странно начинал говорить, странно продолжал и совсем уж странно, а порой и шокирующе заканчивал свои речи. Оптимистически настроенные старшие женщины в семье были склонны объяснять это переходным возрастом, в котором по их мнению сейчас пребывал трудный подросток Михась, тем самым успокаивая себя, дескать повзрослеет – измениться, станет нормальный, как все. Однако, как к сумасшедшему, нормальные и правильные родственники к Михасю не относились, по крайней мере пока еще, хотя его высказывания и поведение порой оказывались уже на грани этого. Относились, как к странному подростку.

- Чего? – не понял Филипп двоюродного брата.

- Война на три фронта. Нам предстоит вести войну на три фронта, но одновременно это будет не легко.

- Какую войну? – Филипп на время даже позабыл о ссоре с отцом.

- Мы должны вернуть свои исконные земли, отнятые у нас территории. Без этого не произойдет возрождение нации. Но по доброму нам их никто не вернет. Нам предстоит борьба за них, придется драться, возвращать их силой оружия.

- Исконные земли?... – рассеянно переспросил Филипп, чьи мысли еще были заняты своими проблемами.

- Нашу древнюю столицу Вильню, наши города Беласток и Смоленск. Поэтому предстоит война на три фронта: с Литвой, с Польшей и с Россией. Думаю с лабасами справиться будет попроще, а вот с ляхами и москалями придется повозиться.

Филипп, давно привыкший к странностям родственника, наморщил лоб, что-то вспоминая.

- Так вроде ж еще Чернигов тоже наш был когда то?

- Нет, с хохлами нам нужно быть в союзе, - мрачно серьезным голосом ответил из комнаты Михась, - Мы должны использовать их исторически накопленные обиды на ляхов и москалей. Ведь и без того одновременно вести войну на три фронта, как я сказал, будет очень непросто, очень...

- Ну да, трудновато будет...

Филипп рад бы был еще беззаботно поболтать с забавным братом о том о сем, но нужно было спешить на работу. Он торопливо спустился в гараж, сел в машину и выехал за ворота. Вскоре на шоссе с ним и произшли все эти досадные недоразумения с растройством пищеварения и инцедентом в придорожной полосе.