Я сижу на подоконнике, поджав под себя ноги и обхватив колени руками. Я смотрю как неспешно, но неумолимо угасает день. Многоэтажки на горизонте уже трутся спинами о зардевшийся от неловкости солнечный диск. Ему неудобно оставлять в одиночестве нежно согретую днем землю, но ничто не зависит от его желания и предпочтений, не быстрее и не медленнее, а точно по расписанию заглатывает его сумеречная бездна. Вот уже и отгрызла мышка-ночь вкусненький кусочек от красного сырно-солнечного шара, неряшливо разбросав объедки по крышам соседних домов. Деревья в парке под окном переоделись из нежно-зеленых весенних в шелковые со стразами вечерние платья.

Все окна в соседнем доме получили знаки отличия, начистили заслуженное золото, натянули парадные мундиры и выстроились стройными рядами провожать на покой властелина блеска, света, тепла. Окна… разноцветные лоскутья человеческих жизней.

Где ты, толковый художник? Почему не поставил свой мольберт рядом с моим подоконником и не ловишь, затаив дыхание эти волшебные картинки, спешно набрасывая эскиз, боясь упустить хоть одно стеклышко из этого детского калейдоскопа. Я знаю, ты вон в том окне, что справа, оно занавешено плотными шторами. Ты занят другим: рисуешь обнаженную натуру. Четкие линии совершенного женского тела ложатся на лист. Солнце закатится много раз, женщина состарится и уже не сможет возбуждать твой творческий гений, но картина останется. Красота, грация, молодость, твоя нежность останутся навсегда, и будут радовать каждого, не поленившегося поднять глаза и увидеть.

Отпусти натурщицу выпить чашечку кофе, резким движением оборви шторы, ибо они тебе больше не понадобятся: однажды увидев это великолепие, ты будешь как и я приходить к окну каждый вечер, садиться на подоконник, обхватывать руками колени и смотреть вдаль мимо моего окна на уходящее светило. Тебе будет грустно и одиноко от того, что еще один день подошел к концу, но ты будешь счастлив тем, что он был и тем, что ты успел сделать.

Ноги начинают мерзнуть, и я натягиваю махровые носки. Уже лишь скромный ломтик апельсина остался на розово-сиреневой тарелке неба. Воробей на соседнем балконе нахохлился и пристраивается ко сну, он конечно не жаворонок, но и не сова. На небе появилась бледная улыбка новорожденного месяца. Тоненькая белая полоска так и дразнит взять кусок мела и подрисовать глазки, носик, оборотик. Милая получилась бы физиономия.

Мне хочется еще подумать о художнике, но я боюсь загрустить. Мне кажется, что я люблю его уже очень давно. Кто знает, что это такое и для чего? Мы встречаемся нечасто. У каждого из нас трудная, насыщенная делами и событиями жизнь. Сколько стрессов, цейтнотов, разочарований, радостей, побед приходится пережить за день. Принимать бой на себя давно вошло в традицию для каждого из нас. Мы оба одиноки в этой борьбе и у каждого свой скелет в шкафу.

Почему раб своей лампы не мог сам себя сделать свободным, а ему для этого потребовался добрый хозяин? Наверно это не одно и тоже говорить самому себе: я свободен, делаю, что хочу, или когда человек, которому ты дорог говорит: ты свободен, у тебя получится, и еще попробуй вот это - тебе понравится. Кто счастливее: раб, у которого есть ради чего жить или свободный творец? Почему или? Почему у свободного творца не может быть лампы, ради которой он хотел бы жить?

Я люблю художника и его картины. Я мечтаю о том, как при встрече прижмусь ладонями к его щекам или прислонюсь лбом к его плечу. Он, наверное, тоже любит меня, но говорит, что лучшая картина та, что еще не нарисована. И еще я догадываюсь, что ему хорошо с его картинами и со мной ему хорошо, но я не достаточно плоская, чтобы висеть на стене и поэтому никак не вписываюсь в его жизнь.

Может ли костер гореть, если в него не подбрасывать полешки? Говорят, чудес не бывает и все же они случаются, правда, очень редко и не с нами.