Мы спелым снегом штукатурим блок
жевательной резинки в скрипе лютен
протёкший кран строительно-простужен
измерен штангенциркулем
мембран на корешках берёз -

сгустились гриболюди
в днище плёнок,
электричек,
всплывших под напором в сотни «Ооооммм»
сопротивлявшихся термитной шашке шапок
до костяшек пальцев…

…наш безнадёжно заржавевший трактор
склоняется (но оставляет на потом)
к самоубийству медленного парка…
-
-
-
-
Кецалькоатль, мой правнук,
взывающий точности линий;
ты - приведение зеркала к тождеству нервного тика
вязких Ирландий фундамента каменной башни,
богообразно разрушенной тенью клубничного джема
в миг сотворения гусениц, рвущих на части.

Мрак сопряжён с иждивением стоптанной моли.
Знак поглощения - Солнце сквозь прорехи ткани
рыхлых берлог,
необжитых чешуйками праны
братьев, недвижно исполнивших шаг за холмами.
Тихий сказитель, присядь в мой глинтвейн на прощанье!
Плеск пирамид в этот утренний час - равнозначен.
-
-
-
-
Сын гробовщика, смешливый парень!
Под крылом ромашек, слитых медью,
перепутанных картавым шмелем
празднично раздетого рассвета;
где-то позади, вперёд не глядя -
укрывайся пеленой и бейся
о извечно неотмытый кафель,
покрывая сетью звонких трещин.

Твой дизайн ландшафта церебрален
в изголовье дрогнувшего парка.
Труб отвесных пусть ответит насморк
умершим в ветрах стеклянным маркам
шепотков прожжённо-мрачных листьев.

Шёлк солёных мумий панорамы -
недотрогой-кошкой у подъезда;
печенью уставшей телеграммы
о тебе одном замолкших песен.