Телевизор работал на полную громкость. Раздался гудящий, стучащий паровозными колесами «Манчестер и Ливерпуль». После короткой заставки на фоне огней вечернего города, появилась телеведущий и, тихо крякнув, взволнованно заговорила: Чрезвычайное происшествие. Срочный выпуск. Хорошо организованная колонна, состоящая, из нескольких сотен молодых людей, парализовав движение автотранспорта, по Ленинградскому шоссе движется сторону центра столицы. Пока не известно – кто эти, идущие вместе, люди. У нас прямое включение с места событий. Владимир… На экране возник репортер в распахнутой куртке и покрасневшим от холода носом.. За ним пробежало несколько человек. Явственно послышались раздающиеся недалеко возгласы и крики. Ирина, здесь происходит, чего-то невероятное! – нервно, спотыкаясь на каждом слове, будто, его колотили невидимой палкой, произнес он. В районе развилки Ленинградского и Волоколамского шоссе, большая колонна молодых людей, разделилась на группы, которые бросились крушить рекламные плакаты и магазины. Только, что был учинен погром в крупном книжном магазине-салоне «Оп-Книга». Вы можете видеть… Репортер исчез, и появилась картина разгромленного книжного магазина, большие витрины, которого были разбиты, а рядом пылал огромный костер. Несколько десятков человек, выбегая из магазина, что-то скандируя, кидали в огонь книги. Вы можете видеть, - продолжал комментировать репортер, - этих людей. Они кричат, вернее скандируют: Мораль, честь и совесть. Пока не известно чего они хотят. Есть ли жертвы. Нужно отметить, полное бездействие правоохранительных сил. Телевизор мигнул, и крупным планом на экране возникло лицо щекастого милиционера. Высунув пухлый язык, на котором таяли, кружащиеся снежинки, с косящими в разные стороны глазами, он, в замешательстве, не отвечал на несколько раз уже заданный ему вопрос. - Как вы можете характеризовать ситуацию? – не отставал настырный репортер. – Какие меры предприняты, для обеспечения безопасности? Тяжелые скулы милиционера, как жернова, медленно зашевелились: Полный пиздец, - вымолвил он. Андрюха, Сашка задержали нескольких демонстрантов. – Андрюха поволок мудака к служебной машине. – Потом, я что-то почувствовал и кинулся прочь, а он завертелся волчком и побежал, крича на ходу: «мама, мама»! В кадре появились молодые люди. Один из них, спрятал книгу за пазуху, поблескивая очками, запустил снежок в шапку милиционера. Милиционер заплакал и, утирая тяжелыми крагами слезы, отвернулся. Что-то бахнуло. Молодые люди с остервенением стала ногами крушить стеклянный футляр рекламного стенда «Макс Рапшер» с изображением полуобнаженной красотки Меги Сувари. На экране возник общий план Пушкинской площади. По Тверской плотным потоком валила толпа, которая разрослась до нескольких тысяч. По обочинам лежали перевернутые автомобили. Некоторые из них горели, застилая черным клубящимся дымом картину. Толпа разрасталась. С прилегающих улиц, в нее, словно реки, вливались все новые люди. И, было видно, как подростки в вихрастых бейсболках креслами бьют стекла в сетевой закусочной. Грохая, в небо взмывали петарды. Колонна, двигаясь в сторону Манежной площади, громила все, на своем пути.
А, между тем, в кресле перед экраном огромного телевизора сидел торжествующий Глухов. Он дрожал с головы до ног. Все его сгорбленное тело, было наполнено электричеством. Нервные импульсы уходили на многие километры и возвращались к нему. Он упивался развертывающийся перед ним картиной. Нет, он не смотрел телевизор. Он сам являлся свидетелем и самым главным участником этого марша. Глухов навис и накрыл собой пол Москвы. Пусть будет страхом - ваше раскаянье, - проскрипел он. И снова шагнул в бездонные недра пещеры своего сознания. Проигнорировав слабо мигающий символ запечатанного конверта, Аристарх Иванович заспешил переместиться непосредственно в место массового погрома. Туда, где толпа крушила образы и символы ненавистных ему артефактов. Он жаждал новых событий и дальше хотел диктовать свою волю.
Только бы не убили, - Сафронов бросил свой BMW и заметался по тротуару. Все пространство заполнили идущие с мрачными лицами демонстранты. Это не люди, это какие-то киборги, - пронеслось у него в голове. Только-только, столкнувшись с одним господином, который с размаху дубасил куском арматуры его машину, Сафронов с ужасом понял - господин невменяем, и как заводной механизм, делает свое дело. Вместе с толпой демонстрантов мимо проследовал вооруженный отряд ОМОНа. Лица омоновцев были спокойны. Они шли строем, чеканя шаг, и остановились только для того, чтобы расколотить витринное стекло магазина «Одежда для успеха» своими кованными ботинками. За всем этим Сафронов наблюдал, прижавшись к стене. В этот момент, он по настоящему осознал, что если его убьют, он никогда не увидит жену и детей. Сердце сжалось и замерло. Панический страх овладел им. Добрый вечер, - послышался женский голос. Он дико посмотрел на девушку, которая, неестественно улыбаясь, обращалась к нему. Что нужно!? – вскрикнул Сафронов. Меняться, - спокойно произнесла девушка. И быстро стащив с его запястья часы Кельвин Кляйн, всучила книгу Преступление и Наказание Достоевского. Часы упали на мостовую и лопнули под острым каблучком. Девушка подмигнула. Сафронов почувствовал, как нечто холодное коснулось его виска. В голове, что-то щелкнуло и, тут же, он ощутил бесконечную пустоту. Он был не в состоянии преодолеть ту силу, которая заставила его идти за толпой. Манежная площадь была забита народом. Многие люди стояли и, подвывая, качались из стороны в сторону. Их беспокойные взгляды были обращены к зданию Исторического музея, который в свете прожекторов, смотрелся сказочным пряником. Никто не разговаривал. Как у обманутых, лица людей были мрачны и понуры. Все они ждали чего-то, а с неба, неслышно шурша, хлопьями падал снег. На свободную площадку перед памятником маршалу выбежал, вскидывая коленца, отряд молодых людей. За ним подкатили четыре КАМАЗа груженые аппаратурой. По лестнице на постамент взобрался парень с красной повязкой на рукаве. Гордо, по байроновски, вскинув голову, он пламенно заговорил: Братья и сестры! Нет времени ждать! Когда окружила нас черною тучей похабщина. Вам преподносят дерьмо в блестящей обертке. Скажем дружное нет! И не позволим себя обманывать! Толпа громогласно и одобрительно отозвалась: Не позволим! Долой обманщиков! Долой! Наш разум вскипает от общего негодования! Смотрите, - оратор потряс в руке книгой скандально известного автора, - это то, на чем воспитывают ваших детей! Грязь и духовная низость, стали для вас повседневной обыденностью. Мы заклинаем вселенским позором жалкие силы, стремящиеся к разврату! Мы объявляем битву за нравственность! Да здравствует вождь и великий диктатор! Ура! Внезапно, толпа, единым живым организмом, вздохнула, и тысячи глоток взорвались бешеным ревом. Только-только угрюмые с потухшими глазами собравшиеся на площади люди преобразились. Теперь подавшись вперед, подпрыгивая, не сдерживая эмоции, они кричали, подкидывая тысячи шапок вверх. Несколько десятков человек одновременно пытались взобраться на стеклянный купол подземного комплекса, что бы воочию видеть оратора, который глазами Аристарха Ивановича смотрел на кипящую живую массу. Толпа двинулась, было вперед, но отхлынула, как волна, нещадно давя споткнувшихся и упавших. Стеклянный купол треснул под тяжестью тел, и несколько человек полетело вниз, но никто не обратил на это внимания. Да здравствует вождь! – кричали все в бешено вулканирующей эйфории. Вскоре оратор исчез, а толпа постепенно стала охладевать. Притихшие люди покидали площадь. Опасливо озираясь, из здания думы вышли и приступили к работе люди в дорогих костюмах. Кряхтя, в белых клубах своего дыхания, они принялись растаскивать завалы из покореженных автомашин. Им предстояло всю ночь расчищать обломки и мусор, оставшийся после погрома.
Покинув ректорский кабинет, Аристарх Иванович прошел по пустым коридорам обезлюдившего института. Очутившись в столовой, он коршуном кинулся на коржики и эклеры, проглотив целый десяток. Он испытывал высшего сорта блаженство. Никто не смог устоять перед ним. Никто не сумел ослушаться, не подчиниться. Его объявили великим диктатором и вождем. Вернее, он сам себя объявил. Он сам! А они (народ) восприняли это как данность. Возможность двинуться дальше была очевидна. Но Глухов остановился, ведь, как известно, не что так не радует, как осознание собственных побед. Глухов оглядел темный зал. Ему захотелось праздника. Захотелось столов полных изысканных яств, музыки, света. Так чтобы дрогнуло, там, где он покупал невкусный обед, расплачиваясь за него мелочью. Захотелось угодливой свиты, восторженных взглядов, почестей и тостов, всего, что полагается триумфатору. Он распахнул свой оранжевый глаз и потянул свои щупальца. Он заходил в дома, и поднимал из мятых постелей, трясущихся в страхе, бывших своих коллег. Он будил уставших студентов соратников, призывая отметить свое возвеличивания. Звал Светлану Сергеевну, которая растрепанная с распущенными волосами, стояла, глядя на стены женского монастыря в Тверской области. Он требовал министра культуры и министра образования. Теперь Аристарх Иванович хотел видеть всех о ком думал, кого ненавидел. Никто не мог ему отказать. Зал студенческой столовой набился народом. Сочувствующие расположились за сдвинутыми столами и лакомились деликатесами. Министр культуры и министр образования, два немолодых упитанных дядечки, суетились, рассаживая гостей. А Глухов сидел на специально принесенном для него кресле-троне и принимал градом сыплющиеся поздравления. До чего ж ты культуру довел? – грозно прорычал он, когда министр, хлопая глазами, застыл в ожидании распоряжений. Я? – пролепетал министр. Я не.. не.. не.. – стал заикаться он в страхе, все ниже, склоняясь перед грозным Аристархом Ивановичем. Халдей, - бросил Глухов. Сегодня я добр. Скушай стерляжьей икры и возвращайся к своим обязанностям. Дон Периньон лился рекой. Гостям было велено танцевать и они, разбившись на пары, закружились в целомудренном вальсе. За всем этим Аристарх Иванович наблюдал со своего трона. Вначале он улыбался, и тело его распирала сладкая радость. Однако, в какой-то момент он сделался мрачен. Чужое веселье не трогало его. Душой завладела апатия. Он ненавидел этих подобострастных червей все больше и больше. И вскоре все замерли. Повисла могильная тишина. Сочный бас загудел:
Суровые годы проходят. В борьбе за свободу страны, -
Пропел министр образования. А выстроившиеся вдоль стены, педагоги, подхватив, грянули:
За ними другие приходят. Они будут тоже трудны.
Перепуганная женщина, смотрела, как ее муж энергично копается в платяном шкафу. Где они? – посмотрев на супругу, крикнул Сафронов с отчаяньем. Кто? – переспросила жена, сжав на груди ворот халата. Сафронов достал и открыл большую коробку с журналами Hastler. Вскоре в нее полетели другие предметы, разнообразящие интимную жизнь супругов. Туда же отправилось несколько номеров Cosmopolitan, лежавших на столике в спальне. Кеша, что происходит? – взмолилась женщина. А ты телевизор включи, - буркнул Сафронов, выволакивая коробку в прихожую. Он заскочил в маленький чуланчик, где в свободное время занимался резкой по дереву, схватил там бутылку с техническим спиртом и, подойдя к коробке, положил ее поверх остального добра. Сафронов с трудом вынес большую коробку на улицу. В темноте, за деревьями на пустыре мерцал огонек, разведенного кем-то костра. Вот и отлично, - проговорил Сафронов, и заспешил пересечь освещенное фонарями пространство. Только оказавшись на темной стороне, он различил фигуру мужчины, который, беспокойно оглядываясь, ворошил полыхающую коробку. Чуть поодаль, виднелись похожие костерки и суетящиеся рядом люди. Сафронов плюнул и выругался. Выбрав местечко, он кинул коробку на снег и, вылив в нее спирт из бутылки, бросил зажженную спичку. Синий огонь пожирал содержимое, уничтожая одну за другой страницы журналов. Громко шипели и лопались тюбики с лубрикантами. Почернев, засветившись с угла изображение смуглой красотки в призывной позе, отделилось от общей кучи и взмыло над крематорием. Сафронов покинул свой пост и побежал вслед за летящей беглянкой.
Человечество ждет вымирание, когда люди перестанут отличать: хорошее от плохого, пошлое от гениального. Стыдитесь, за тех, кто стремился вас превратить в мычащих, совокупляющихся животных, упивающихся пошлостью и развратом. Пусть ваше сердце расколется пополам от мысли, что эти бездарности духовные маяки вашей погрязшей в грязном, смердящем грехе вашей жизни. Пусть вас сожрут жирные пауки, если вы переступите нормы морали! Великий вождь и учитель лично возглавит комиссию по чистке душ. |
Библиотека // Объявления