Шел Пушкин по Тверскому бульвару и увидел Чернышевского. Подкрался и идет сзади. Мимо идущие литераторы кланяются Пушкину, а Чернышевский думает - ему; радуется. Достоевский прошел - поклонился, Помяловский, Григорович - поклон, Гоголь прошел - засмеялся и ручкой сделал привет - тоже приятно, Тургенев - реверанс. Потом Пушкин ушел к Вяземскому чай пить. А тут навстречу Толстой, молодой еще был, без бороды, в эполетах. И не посмотрел даже. Чернышевский потом писал в дневнике: "Все писатили харошии, а Толстой – хамм, патамушта графф. (Ц) Н. Доброхотова, В. Пятницкий
|
Однажды старинный приятель Хармса, изобретатель Кулибин, выкрал из библиотеки имени Ленина чертежи Герберта Уэлса и сконструировал машину времени. - Куда прикажете? – спросил он писателя Хармса. Хармс был человеком эксцентричным и из ряда вон, одним словом – исключительным человеком. - А не махнуть ли нам, братец, в две тысячи седьмой? – сощурился он и прищелкнул языком. – Старина Нострадамус говаривал, в году 2007 Соединенные Американские Штаты с лица земли исчезнут. - На кой вам, барин, энти штаты? Будь моя воля, отправился бы в путешествие на родину – в Бобруйск, - вздохнул Кулибин и мечтательно вперился в потолок. - Прав! Ей богу, прав! – воскликнул Хармс и от удовольствия хлопнул себя по ягодицам. – Запрягай!
Свинтус сидел у компьютера и по обыкновению батлал в интете. Он был не в духе. Когда в комнате материализовались Кулибин и Хармс, Свинтус мастерил злобный камент к очередному нисмишному криатиффу. «Абламинго. Концентрация песдарности невыносима. Аффтар ты убил мое драгаценное время. Тренируйся», - вывел Свинтус, и, почувствовав, как на душе полегчало, потянулся за сигаретой. В этот самый момент голос подал Хармс: - Приветствуем вас, сударь, - сказал писатель, а Кулибин начал расшаркиваться. - Зачем, пля, это всё? – не поворачивая головы, угрюмо поинтересовался Свинтус. – В Бабруйск, жывотные! А тише добавил: - Достали глюки, пля! - Прошу покорнейше простить меня, но разве мы не в Бобруйске? – Кулибин с Хармсом переглянулись. Кулибин принялся медленно заливаться краской. - А пачиму ви спгашиваите? - Свинтус лениво обернулся, чтобы раз и навсегда развеять навязчивые слуховые галлюцинации. - Зхадили бы, вы, мальчеги, на... – но при виде людей во фраках, он осекся. - Ахтунг! – молвил Свинтус, и глаза его полезли на лобные доли. – Вас ист дас? - Немец, - шепнул Хармс Кулибину и мигнул. – Разрешите представиться, майн намэ ист Даниил Хармс. - Морозиш! – воскликнул удивленный Свинтус. – Пейсатель, что ли? - Да, да! – разулыбался Хармс, обрадовавшись, что потомок узнал его. – А это товарищ мой, Кулибин. - Превед, Кулибин! Кагдила? – сказал Свинтус, ехидно улыбнувшись. Кулибин растерялся и встал навытяжку. На выручку ему пришел находчивый Хармс. - Мы к вам прямиком из 1925 года прибыли. На машине времени, - уточнил он для внятности и весу. - Итить! – хмыкнул Свинтус. - Куцо жжош, кросавчег. Только не мой мне моск! «Прилюбопытнейшее наречие», - подумал Хармс и горячо добавил: - Клянусь честью! - Бугага! Да ты и фправду криатифщег, - присвистнул Свинтус. – И фрак у тебя гатишный, - одобрил он, обходя Хармса кругом. - Толстой, гавариш? - Нет, нет! Я Хармс, - заверил потомка Хармс. – Может, читали «Старуху»? - «Старуху»? – задумался Свинтус, и высокий лоб его прорезала глубокая складка. – Неа, ниасилил – многа букаф. - Простите? – не понял Хармс. - Учи албанский, - отрезал тот. - А тебе, Кулибин, респект, уважуха и медалько за атвагу! Правельный ты мужыг! - расчувствовавшись, Свинтус затряс Кулибинскую руку. Кулибин зарделся. Хармс спросил: - Скажите, Соединенные Американские Штаты существуют? - Пендостан? Дык! - Однако! – воскликнул Хармс. - А ни синячнуть ли нам? – предложил Свинтус, доставая из ящика недопитого вчера «Johni Walker». – Не обессудь, дружище Хармс, у миня тока гидрокалбаса. - С превеликим удовольствием, - согласился Хармс, подсаживаясь к столу. Кулибин громко сглотнул. - Знокомы будим! – разлив виски по стаканам, объявил Свинтус. – Свинтус! - Очень приятно, а по батюшке? - Поликарпыч, - добавил Свинтус и улыбнулся. Стало заметно, что ему приятно. - Скажите, Свинтус Поликарпыч, как живется вам, людям третьего тысячелетия? - Ничо, вполне гламурно. Тока пэтэушнеги достали, пля! – лицо Свинтуса приобрело вдруг некоторую свирепость. Кулибин с Хармсом переглянулись и выпили еще. В подробности, дабы не нервировать хозяина, больше не вдавались - неловко. - Какая милая вещица, - сказал Хармс, меняя тему и рассматривая экран компьютера. На обоях изображался вставший на дыбы медведь и пара в неглиже на лоне природы. – Примитивизм или сынишка нарисовал? – поинтересовался писатель. - Ржунимагу! – покатился Свинтус, съезжая под стул. Однако вспомнив, кто перед ним, взял себя в руки. – Джон Лурье, - деловито пояснил он, - «Медвед с преведом», албанская версия. «Современно!» - подумал Хармс и замолчал. Говорить с потомком, как будто, было больше не о чем. Да вот еще и Кулибин делал ему какие-то знаки: вращал зрачками и вообще вел себя непредсказуемо. - Благодарю, Свинтус Поликарпыч, за гостеприимство. Нам пора. Дорога долгая, а товарищ мой занемог, - сказал Хармс вставая. Кулибин и впрямь выглядел подозрительно. - Нупляващще! Тока сели… - расстроился Свинтус. - И не уговаривайте, Свинтус Поликарпыч. Дела не ждут. - Валяйте, - смилостивился хозяин. - Пращурам магучий падонкаффский превед! - Непременно, - вымученно улыбнулся Хармс и шагнул в матрицу. Позеленевший Кулибин, более не мешкая, нажал кнопку «ПУСК».
- Что с тобой приключилось? – спрашивал Кулибина переодевшийся в домашний халат Хармс. Приятели сидели на кухне и пили чай с баранками. Времена были смутные, разруха, но чай и баранки в доме Хармса водились и при большевиках. - Помилуйте, барин, не мог я отраву ихнюю употреблять, - швыркая с блюдечка, отвечал Кулибин. - Катар желудка разболелся. А еще картинка эта – срам, прости господи! – сконфузился изобретатель. - Неудобно… - Ну, ладно, ты спать иди, - ласково потрепал его за щеку писатель. Кулибин ушел в сени, а Хармс уселся за письменный стол карельской березы. К утру были готовы стихи: Прогулка Шел медведь, вздув рога, Стучала его одеревенелая нога. Он был генералом, служил в кабаке, Ходил по дорогам в ночном колпаке. Увидя красотку, он гладил усы, Трепал он бородку, смотрел на часы.
Пятнадцать минут проходили шутя: Обрушился дом, подрастало дитя. Красотка в доспехе сверкала спиной На бледном коне и в щетине свиной. Рука облетала на конский задок, Коса расцветала стыдливый цветок…
Над болотом напролом Ездил папа с топором. Из медведя он стрелял, нажимая коготок, Пистолеты отворял в полумертвый потолок…
(1925, Даниил Хармс)
Стихи Хармс отнес редактору «Сатирикона» Аркадию Тимофеевичу Аверченко. Аверченко клятвенно пообещал их напечатать, однако ж не напечатал, ибо в том же году от сердечной болезни умер. Встреча с потомком оставила в душе писателя Хармса след, и даже в некоторой степени наложила на творчество его глубокий отпечаток. Однако попыток путешествовать во времени он больше не предпринимал, строго настрого наказав Кулибину машину уничтожить. |