Щёлкнув замками, он потянул в темноту прихожей тяжёлую деревянную дверь. Девушка медленно, аккуратно спустилась по лестнице крыльца, не оборачиваясь прошла по короткой мощёной тропинке до дороги. Захлопнув дверь, он медленно шёл позади, внимательно следя за девушкой: её тяжеловатые шаги, вогнутая спина, очень узкие, как у мальчика, бёдра с ягодицами, похожими на небольшие каучуковые шары, высокий рост. Девушка казалась ему сделанной из бамбука и жёсткой резины; нагнав её возле такси, старик взглянул ей в глаза с тревогой.

Он придержал лёгкий чёрно-жёлтый флаер за крыло, помогая ей устроиться на пассажирском диване, сел рядом и захлопнул за собой дверь. «Куда?» – высветило перед ним водительское табло.

– Сорок третий роддом.

«Расчётное время в пути: 17 минут», – отреагировал автомат, и флаер тихо взмыл в небо. Девушка отвернулась к окну и спрятала лицо под взвесью своих волос, а старик, тяжело вздохнув, нащупал её руку, тихо сжал её в своей и стал смотреть сквозь прозрачную крышу на небо, покрытое клочьями облаков. В прорехи иногда выглядывали звёзды. Старику очень хотелось курить, рука так и тянулась за пазуху, где он носил трубку и кисет.

Небо было вечной мечтой старика, и теперь оно помогло ему отвлечься. Звёзды – слишком далеко, но освоенная Луна с её рудниками и городами при торговых портах, освоенный Марс с величественным шелестом яблоневых садов, что высадили люди вдоль великих каналов, прекрасный Марс с рыжеватым небом и лёгкими ветрами были рядом.

Из облачного плена вырвалась уменьшенная тенью Луна, лик которой кроме кратеров испещряли разбросанные то тут, то там, как веснушки, серые пятнышки: города, заводы, порты. Старик увидел, как засияла на миг маленькая точка в той части Луны, где лежала тень: наверное, это был старт звёздного корабля. Старик был слаб здоровьем, и в этом было его горе: он не мог летать. Ракеты взлетали с перегрузками, которые он не мог выдержать.

«Роддом №43. Снижение», – флаер ухнул вниз, на крышу клиники, и спешно встал в посадочное место. Магнитные захваты держали его за крылья, чтобы не шатался. Старик расплатился, прижав ладонь к табло, и помог девушке выйти. Она была печальна, глаза потускнели, вокруг рта растеклось жёлтое пятно. Она нетвёрдо пошла к дверям клиники; старик хотел её поддержать, но она мягко отказалась от помощи, быть может, даже не заметив своего отказа.

Их встретил доктор, тихо поздоровался со стариком, спросил у девушки, как она себя чувствует («Неплохо, но будто падаю», – ответила она нерешительно) и быстро провёл их по чистым коридорам с белыми стенами, белым полом и белым светом в комнатку с креслом и маленьким столиком, в комнату ожидания. У стены в воздухе висела транспортная кушетка, девушка легла на неё, и доктор увёз её через широкие двустворчатые двери, оставив старика одного. Старик должен был ждать.

Сев в кресло, старик наклонился над столиком и сплюнул вязкую жёлтую слюну в чистое стекло пепельницы. Он достал трубку и кисет, насыпал и уплотнил табак и с наслаждением закурил. Он не знал, увидит ли он девушку вновь. «Ей нельзя было зачинать, и ей нельзя рожать», – говорил когда-то доктор, – «после такого количества неудачных абортов, но не рожать уже тоже не получится; молите Бога».

Старик молился. Думал о ней, о том, что медики на восьмом месяце вскроют ей живот, чтобы она не умерла от интоксикации, чтобы она не умерла при родах, чтобы не умер ребёнок. Старик молился, грел руки о трубку, курил, набивая её вновь и вновь, и снова молился, молился, хотя никогда в жизни он не верил в Бога.

Его разбудил доктор, дотронувшись до плеча. Лицо доктора было тревожно и хмуро.

– Я сожалею. Мы спасли только вашего внука. Пройдёмте, пожалуйста, он в реанимации.

Старик в полусне поднялся, чтобы следовать за доктором. В тёмной палате, за стеклянной стеной, среди десятка подобных младенцев лежал его внук. Маленькое тельце, крепко закрытые глаза, маленькие пальчики на голых руках и ногах. От ребёнка тянулись проводки и трубки, зелёные, прозрачные, красные. Его питали, ему очищали кровь, он обречён жить.

Доктор жестом подозвал щуплого молодого человека.

– Ребёнку придётся несколько дней оставаться у нас, чтобы его здоровью ничего не угрожало. Мы вам позвоним, когда вы сможете его забрать, а если вы захотите навестить его раньше или задать любой вопрос – звоните мне или в информационную службу клиники. Ассистент проводит вас к выходу. Получите урну с прахом дочери у стойки регистратора. Всего доброго. – Доктор спешил удалиться. Ассистент взял старика за рукав и потащил за собой, старик едва передвигал ногами, не ощущая теперь белого света коридоров.

На выходе, у стойки ассистент прошептал дежурному несколько слов и получил в ответ небольшую, с детское ведёрко тёплую урну, похожую на куриное яйцо с плоским основанием. Он втиснул её в руки старику и исчез.

Хмурое утро, низкое небо, морось дождя. Старик семнадцать минут летел домой, держа на руках свою дочь. Он прошёл по дорожке сквозь палисадник и отворил дверь, на которой – в свете утра было видно – краской было выведено слово: «Продано». Не разуваясь, он прошёл по пустому коридору в комнату. Эхо повторяло стук его шагов. Он сел на просиженную, ветхую кушетку с пружинным матрасом, убранную коричневым покрывалом с протёртой добела серединой. У кушетки – табуретка с пепельницей и на полу – стопка книг, на корешках и обложках нарисованы звёзды и миры. Рядом старик поставил урну с прахом. Он лёг и закрыл глаза. В тишине остро слышалось, что его хриплое дыхание отражается от голых стен. Старик один, и у него есть внук, но нет дочери.