- Сергей Семенович, куда это Борис наш так резво побежал? Не в курсе? – спросил я, помешивая деревянной ложкой в толстостенной алюминиевой кастрюле.

- Да, прытко бежит. Странно, мокрый он что ли? – отозвался Сергей Семенович, взглянув в сторону тропинки поверх журнала. С тех пор, как Сергей Семенович впервые надел очки, ничего кроме «Вокруг смеха» он не читал, да и в этом журнале прочитывал только анекдоты, фразы и подписи к рисункам. В общем, все то, что занимало не более трех-четырех строк печатного текста.

И верно, вслед за Борисом змеилась дорожка, оставленная на пыльной тропинке струйками воды, стекающими с его мокрой рубахи и вымокших джинсов.

- Неисповедимы пути человеческие, ибо Господь указал их. – Сергей Семенович снова уткнулся носом в журнал.

Минут десять, Сергей Семенович старательно изучал печатное слово, изредка издавал утробный смешок, пару раз вздохнул и, наконец, опустив журнал на колени, задумчиво уставился в пространство перед собой.

- А чего это ты, Анатольич, тефлоновые сковородки не пользуешь? Говорят удобно. Моя уже штук пять сожгла, - вдруг задал он вопрос на неожиданную тему.

- Да от лукавого все это. Весь этот тефлон. Империалисты проклятые, для чего его придумали? – отозвался я. - Для того чтоб у них продукты не горели, когда доэкономились на материалах, что все подгорать стало. Дальше больше, так все истончали, что и с тефлоном горит. Теперь, как высшее достижение преподносится тефлоновая сковорода с утолщенными стенками. А сделай ты эти стенки, как в старые времена, миллиметра три-четыре, так ничего гореть и не будет. У меня все сковороды из счастливого далека. Не жалуюсь.

- Готовишь ты неплохо. Умеешь.

- Спасибо. Люблю иногда покулинарить, если не в обязаловку. Как-то в разговоре с одной дамой сказал, что готовил ужин. «А, что вы умеете готовить?» - ехидно так спрашивает она. Я даже растерялся. Скорее смогу дать четкий ответ на вопрос: «Что вы не умеете готовить?» И то, если подумать… По-моему, умеешь готовить – это когда из имеющегося комплекта продуктов можешь сварганить более или менее удобоваримую пищу. А конкретно, наверное, нет ни одного блюда, которое я бы готовил правильно. Чем собственно и отличается любитель от профессионала. Никогда не удавалось приготовить, например, плов дважды, чтобы у него был один и тот же вкус. Но (я считаю это главным) вкус этот не противный и все уплетают за обе щеки. Хороший комплект специй и все сметут за милую душу.

- Вкусно поесть – это, думаю, первое удовольствие человека, - глубокомысленно заметил Сергей Семенович. - Даже секс занимает следующее место. Хоть ребенок, хоть старик, хороший вкус еды оценят. Пусть даже и по разному. Впрочем, и хорошего секса без соответствующей еды не получишь. Что-нибудь остренькое, с красным перчиком, да рюмочку можжевеловки. Хорошо пройдет. Я тут открыл нечаянно, что редечка самое милое дело для поддержания тонуса. Надо мной смеялись. Потом я где-то прочитал, что так оно и есть. А я понял, когда после редьки мне эротические сны сниться стали.

- Ну, это давно известно: хорошая трапеза должна предшествовать слиянию двух сердец. Ритуал: женщину сначала в ресторан, потом в койку. – Я зачерпнул ложку своего варева из кастрюли, подул, взял в рот и погрузился в самосозерцание, пытаясь понять, чего бы еще добавить для полноты вкуса. Задумчиво, перебрав, баночки с приправами я выбрал Прованские травы и отправил в кастрюлю пару щепоток. Обычно предпочитаю не смешанные специи и каждая из составляющих у меня есть в запасе, но эта смесь трав наиболее удачна и я часто пользуюсь ею. Как-то получилось, что привычные петрушка и укроп отошли на второй план, уступив место смеси базилика, орегано, тимьяна, розмарина и еще чего-то из западной Европы. - Есть такое понятие: «афродизиак» (от Афродиты) – вещества, поступающие внутрь организма и ведущие к повышению либидо. Так вот одна из групп афродизиаков – это правильно приготовленная пища, содержащая определенный набор продуктов. Так что все по науке.

- Надо Марии подобную книжицу подбросить, а то все каши да каши, какое тут, к черту, либидо, - проворчал Сергей Семенович.

- Это она сейчас, на злаках помешалась. А раньше, ничего, сексуально готовила. Вообще, как и в любом деле, в кулинарии нужна любовь и интуиция. Пищу чувствовать надо.

- Правильно, Анатольич, иду я мимо и чувствую: пища, - в калитку протиснулся Иван Петрович. - У меня, видишь, бутылочка «Синопской» завелась, а на закусь, как назло, плавленого сырка нет. Вот, думаю, зайду, предложу change.

- Заходи, Иван, сейчас ужинать будем.

- К твоему changу у нас еще один найдется, - встрепенулся Сергей Семенович, извернулся в кресле и вытянул из кармана ветровки, висящей на спинке, пол-литра «Перцовой». - От чистой водки, Петрович, скорее спиваются, а «Перцовая» она и настойка и, как Анатольич учит – афродизиак. Сейчас по стаканчику, закусим, и по бабам. Как, Петрович, слабо?

- Отчего, «слабо»? Ничего не «слабо», - заворковал Иван Петрович, расставляя стаканы на столе. - Так, Семеныч, говоришь с «Перцовой» начнем? - Иван Петрович ловко отвернул «голову» поллитровке и на две трети наполнил стаканы. Для почину, в самый раз.

Мы сдвинули стаканы и залпом выпили. Помолчали, прислушиваясь, как жгучая волна достигает желудка. Ненадолго задерживается в нем и начинает свое путешествие по жилам, неся тепло и расслабление.

- Ну, наконец, отпускать стало, Анатольич, давай твою похлебку – закусить пора.

Я разложил по тарелкам макароны и залил их красным ароматным бульоном с обжаренным мясом, красным перцем и овощами. Подобное блюдо я пробовал в Андижане. Тогда нам сказали, что оно называется лагман. Сейчас я воссоздал некоторую вкусовую основу, по представлению, что в этом самом лагмане должно содержаться. Горячий острый бульон добавил жару. Мы некоторое время молча ели, наслаждаясь растекающимся по всему телу теплом. На лицах проступили капельки пота, в глазах появилась легкая осоловелость.

- Петрович, вот мы тут пришли к выводу, что у человека два основных удовольствия, - заявил Сергей Семенович. - Секс и пожрать.

- Согласен, только еще одно есть.

- Это, какое?

- Так, посрать. Не к столу будет сказано. Причем природа позаботилась об этом процессе, как и о первых. Везде эрогенные зоны расположила, чтоб не забывалось.

- Забудешь тут, как же, - Сергей Семенович сладко потянулся и задумчиво посмотрел на почти пустую бутылку.

- А, ты, Семеныч, что смурной сегодня? Что там тебя отпустило? Может добавить надо? – Иван Петрович выставил стаканы ровным треугольником и залюбовался своим творением.

- Да, так, ерунда какая-то. С утра тревожно на душе, в чем дело не пойму. А добавить, оно за всегда, пожалуйста. Завершай, Петрович, свой натюрморт.

Иван Петрович налил себе и Сергею Семеновичу «Синопской». Остатки «Перцовой» плеснул в мой стакан.

- Это тебе, Анатольич, ты знаю, крашенное предпочитаешь.

- Кроме «Старки». Она у меня в горле останавливается. Еще со студенческих времен. В чем дело, не знаю.

- Ну, так и не пей. Все равно ее сейчас днем с огнем не найдешь.

- Как-то раз попалась, решил проверить. Стоит, зараза. Перцовую да можжевеловую, ты прав, уважаю.

По второй Иван Петрович налил грамм по пятьдесят. Так чтобы оставалось разлить еще на пару раз. Мы чокнулись и выпили. Закусить потянулись кто за чем. Иван Петрович вытянул из пучка луковое перо, Сергей Семенович ухватил корочку хлеба. Я, по привычке, занюхал пальцем, затем сунул в рот ломтик лимона. Недавно открыл это забавное сочетание: закусывать перцовку лимоном. Даже лучше чем текилу.

- Сколько тебя помню, Анатольич, все время водку пальцем занюхиваешь. Что за смак? – Спросил Сергей Семенович.

- Так ты попробуй лучше, чем спрашивать. Собственный дух любую сивуху отбивает и приводит в равновесие внутреннюю атмосферу. Эффективнее чем корочкой, проверенно десятилетиями. Кто пробует, никогда не отказывается.

- Я вот, что скажу, - начал Иван Петрович, дожевав луковое перо. – Предчувствие – вещь коварная. Может и так, что пригрезилось, может и серьезные последствия выйти. Нам с пеленок сугубо материализм прививали, нарушая, впрочем, диалектику. – Иван Петрович выразительно посмотрел на меня. - Единство и борьба, так говоришь, Анатольич? Значит, идеализм должен был иметь неотъемлемое место. Ну, а затем, что он его не имел, по законам компенсации народ в религию бросился. А я себе такую штуку придумал: может, Кант с Гегелем ее уж давно придумали, но нас про это плохо учили, а сейчас изучать столь ученых мужей, откровенно лень. Да в нашем возрасте чужая философия только для информации. Свою пора иметь. Кто, какую вывел. Так вот пригрезилось мне, что мы сами творим свой мир. Собственными мозгами. Голый субъективизм, получается. Когда же предчувствия посещают наши головы, это какой-то комплекс из тебя лезет и невыраженный создает на твоем пути явление, о котором только твое подсознание догадаться может. А если предчувствие тревожное, значит, какая-то гадость на душе сидит, что не предвещает ничего хорошего. Бороться с таким положением можно разными путями: можно игнорировать и вести себя, как ни в чем не бывало, можно, как Семеныч, хлобыстнуть водки и направить разум в другое русло. Это пассивные пути, может сработать, может, нет. Можно активно пошарить у себя в мозгах и стереть или заместить зарождающуюся мысль, уничтожив ее творческий потенциал. Но это высший пилотаж, над этим долго корпеть надо. Я, как-то раз, так достирался. Перед внутренним взором один молочный туман, чуть желтизной подсвечен и ни туда, ни сюда. Ну, думаю, допрыгался, вот он конец света твоего.

- Интересную теорию вы излагаете, Иван Петрович, можно присоединиться? - к столу, никем незамеченный, подошел Борис. На нем была новая сухая рубашка и слегка влажные джинсы.

- Садись, садись, Боря, - Иван Петрович торопливо встал, подвинул стул, чтобы к столу можно было придвинуть еще один, достал с полки четвертый стакан. – Давай, плесну, застыл, наверное?

- Да ничего, - передернув плечами, словно с мороза, ответил Борис, протягивая стакан Ивану Петровичу. Тот налил в него водки ровно наполовину.

- Так вот, приходит вчера ко мне под вечер Вера и говорит, - продолжал Иван Петрович, прерванную речь: - что пока мы значит, пик-пик, соберемся у Марии новый колодец выкопать, пик-пик, у нее горб вырастет, пик-пик, воду от колонки таскать, пик-пик. А поэтому, пик-пик, не хочу ли я помочь им с Машкой вычистить ее колодец, пик-пик, в который опять напрыгали лягушки и утонули два мыша. Пик. Я, разумеется: «всегда готов», отвечаю. Завтра и приступим. А ночью, как у Семеныча, предчувствие какое-то. Утром, так и так, Вера, не могу, спина зашлась, хоть плачь, не обессудь. Это, значит, чтоб работу отложить. Сижу дома, носа не высовываю, а что-то грызет и грызет. Ну и пошел я к Веркиному дому. Подхожу, вижу: эти две дуры за веревку из колодца бадью тащат. И так у меня под ложечкой засосало, так ясно все перед глазами встало: «Стойте!» - кричу. - «Зашибете, ведь человека!» Они на меня глазищами-то моргать: «Чего?» - говорят. Как оглохли, ничего не понимают. Сами ведро на доску поставили и опять на меня, чего говоришь, мол. Я только объяснить, тут Мария локтем по ведру, то в колодец. Ну, думаю, хана Семенычу пришла. Думал, ты в колодце-то. А оно, вон как, у тебя тоже предчувствие. А, Борька, конечно, у него хоть душа тонкая, да видно голова не тем занята. Хорошо ведро сначала вылилось, потом вниз полетело, да о стенки застучало, так что по голове, как потом выяснилось, Борису не сильно попало, только грязи ушат, да дохлых лягушек пара штук за шиворот.

- Значит, Петрович, следуя твоей теории, это ты устроил, чтобы Борису сверху ведро прилетело? – Задал вопрос Сергей Семенович. - Ты, таким образом, изменил ситуацию?

- Здесь все не так просто, - ответил Иван Петрович. - Ведь ситуацию-то творит каждый. Вот я попытался ее избежать, но не напряг извилины, чтоб вовсе стереть, а решил голову в песок спрятать, ты, Семеныч, что-то подправил. Думаю, Бориса подставил. А лягушек да мышей у себя на голове, Борис уж точно сам насочинял. Он их всегда боялся, вот и притянул. А ведро в сторону, точно, я отвел. В самую маковку летело. Так чувствую.

- Ну-ну. А доску от ограждения кто оторвал? Лягушки в эту дыру к воде и скачут. Какую цель Петрович, преследовал? – Сергей Семенович устремил грозный взгляд на Ивана Петровича.

- Самую благородную, Семеныч. Чтобы Верка Борьку пригласила, супом покормила, да джинсы его драные заштопала.

- Молодец. Добрая у тебя душа. Давай, наливай, да выпьем за интуицию. А ты, Борис, тренируйся. Люди, видишь, как о тебе заботятся, а ты.

- Опять, пьянствуете, мужики? – у калитки стояла Вера. - Борь, ты б зашел, я тебе штаны зашью, а то обтрепался весь.

Мы молча сдвинули стаканы, и выпили за мужскую солидарность.

Сон --->