Недетское лицо у тишины –
язык откушен, вырвано два уха,
по стенам ползает и скоро ей кранты,
зову по имени – как в танке глухо.
Она сжимает свет и темноту
в своих тишайших выпуклых объятьях
и говорит: «Окно сейчас заткну –
оттуда шум людей, машин, довольно, хватит!»
Я к вечеру её уже боюсь,
она на ужин звуки ест и шорох,
пытается надеть тоску и грусть,
грозится, что собой раздавит скоро.
Нет выхода из стен у нас двоих –
мы обе любим плавное беззвучье,
и даже ветер запредельно стих -
у ног улёгся ковриком паучьим.
Мы с тишиной завариваем чай,
солёным светом разбавляет горечь
луна, убившая две тучи наповал,
сквозь зубы вязко шепчет: «Наливай
мне тишины в бокал», – и одиночным
выстрелом в упор впивается в окно.
Осколки ранят тело тишины,
она теряет литрами молчанье.
Наш дом, такой уютный и простой
стоит на грани мировой войны –
я слышу, как кипит на кухне чайник.