Кисель, перекатывая сдобное тело на полных ножках, водил пухлыми ручками перед брюшком и рассказывал мне о том, что китайцы любят моего президента, и что в Венесуэле любят моего президента, и что в Европе – тайно! – любят моего президента, и, когда крысиная мордочка моего президента, венчающая поджарый торс стареющего спортсмена, усмешливо вперилась в меня с экрана, я не выдержал и развалил его череп тяжёлой яшмовой пепельницей, забитой по самый край заплёванными окурками.

Нинка заворочалась за шторкой на диване, выглянула из-за неё и, вытаращив глаза, заверещала:

- Ты что сделал, урод?!

Я виновато обозрел располовиненный тяжёлой пепельницей телевизор, вздохнул и ретировался в спальню: я всегда засыпаю с расстройства.

Проснулся оттого, что кто-то тряс меня за плечо:

- Гражданин! Эй, гражданин, просыпайтесь!

- Что такое? – я с трудом разлепил глаза и сфокусировался на жёлтых лычках сержантских погон. – Чем обязан?

- Вставайте, гражданин, вставайте! Сейчас всё разъясним!

Я со стоном принял вертикальное положение, спустив ноги с кровати, энергично взъерошил волосы на голове, с силой потёр лоб и вышел, пошатываясь, из спальни.

За столом сидел полицейский лейтенант и быстро заполнял лист протокола, поглядывая на обломки телевизора у балконной двери. Рядом с ним примостилась на табуретке Нинка, старательно сохраняя скорбное выражение на лице. Сержант занял позицию за моей спиной.

- Ваша фамилия? – задал свой первый вопрос лейтенант.

- Крупин моя фамилия, - моё настроение стремительно падало, как у всякого персонажа полицейского протокола.

- Имя-отчество?

- Андрей Филиппыч.

- Год рождения?

- Семидесятый…

- Так… в каких отношениях состоите с гражданкой… - он заглянул в начало протокола. – С гражданкой Ионовой?

- Ну, мы, вроде, как муж и жена…

- Какой ты мне муж? Какая я тебе жена? – возмутилась Нинка.

- Сожительствуете? – уточнил лейтенант.

- Ещё чего?! Никто он мне! Ни-кто! – отрезала Нинка.

Лейтенант обернулся ко мне:

- Документы есть?

- С собой нет…

Сержант за спиной забубнил мои данные в рацию: «Да, да, Андрей! Да, Филиппович! Семидесятый! Дорожная! Дорожная, тринадцать! Три-надцать! Да, тоже тринадцать! Понял… Понял…» Лейтенант ждал окончания его переговоров, потом сержант, подскочив к лейтенанту, что-то забубнил ему на ухо, а мне стало совсем тоскливо. Лейтенант снова вернулся к протоколу:

- Ваша работа? – спросил, упирая на «Ваша» и указывая шариковой ручкой на обломки. Я покаянно вздохнул и повесил голову.

- Так, - снова вступил лейтенант, - ещё раз спрашиваю: ваша работа? Вы разломали телевизор гражданки… - он снова заглянул в начало протокола - …гражданки Ионовой?

- Я, - подтвердил я.

- Отвечайте громко и по существу вопроса! – лейтенант был неумолимо последователен.

- Да, это я разломал телевизор гражданки Ионовой.

- Каким инструментом вы при этом пользовались?

- Никаким не пользовался…

- То есть, вы разломали телевизор голыми руками?

- Нет, я разломал его при помощи вон той пепельницы… - я указал на пепельницу, которая, уже помытая, стояла на столе, и в ней дымилась сигарета, которой лейтенант время от времени затягивался.

Лейтенант раздумчиво на неё посмотрел, вздохнул:

- Вы подтверждаете? – спросил он у Нинки. Нинка кивнула.

- Тогда распишитесь, - он пододвинул Нинке протокол, - вот здесь… здесь… и здесь…

Нинка старательно расписалась.

- Крупин, подойдите! – я сделал шаг к столу. – Читайте! – и подвинул мне протокол.

Я склонился над ним, старательно разбирая лейтенантские каракули.

- Возражения есть?

- Да нет, всё правильно…

- Тогда распишитесь!

Я расписался и пододвинул обратно лейтенанту листки с ручкой.

- Скажите, Крупин, судимости есть?

- 162-я.

- Разбой? Ничего себе! Сколько?

- Восемь.

- Ого, по полной. Вооружённое? В составе группы?

- С пугачом пиво в ночном ларьке…

Лейтенант сунул протокол в папочку, туда же кинул ручку, встал из-за стола:

- Ну, собирайтесь, поедем в отдел!

Я обулся, накинул куртку, кепку нахлобучил на голову, обернулся к Нинке – она отводила глаза, ожидая, когда мы выйдем.

- Это всё Кисель, - сказал я ей.

- Какой «кисель»? – переспросил лейтенант.

- Димка, - уточнил я. – Димка Киселёв.

- Который «рупор Кремля»?

- Угу.

Лейтенант, внимательно так на меня посмотрев, вышел. Я, повинуясь твёрдой руке сержанта, вышел следом. Так мы и спускались гуськом с десятого этажа: лейтенант, я, сержант, а лифт в доме уже третий месяц не работал.

Тесная полицейская «Приора» притулилась у самого подъезда. Сержант пошёл за руль. Лейтенант, усадив меня на заднее сиденье, устроился рядом с водителем:

- Всё, едем! Едем, говорю! – заговорил он в шуршащую рацию. – Да, будем оформлять! Мелкое хулиганство… Причинение незначительного ущерба… Нет, без рукоприкладства… А зачем я протокол писал? Так что мне, выбросить его? Чёрт… У него рецидив! Рецидив, говорю! Нет, незначительное. Нет, орудие не приложишь. Хорошо. Хорошо. Да зачем ему? Попробовать? Ладно.

Лейтенант отключил рацию. О чём-то помозговал, глядя на дорогу. Потом обернулся ко мне:

- А ты что Киселёва «киселём» зовёшь? Знаком, что ли?

- Ну, мы когда-то учились вместе… в универе…

- Так. А потом?

- Потом я сел… я сел, а он женился на моей жене…

- Во, как! Да вы чуть ли не родственники! А он поручится за тебя, если что?

- Откуда ж мне знать? Я его пятнадцать лет не видел.

- Телефон его знаешь?

- Откуда? Я же говорю, пятнадцать лет не виделись!

- А жены телефон?

- Нет.

- Что ж, придётся использовать служебное положение. Итак, звонок другу! «Борисоглебск», аллё! Аллё, «Борисоглебск»! Это вы, Светочка? А дайте-ка мне телефончик Киселёва Дмитрия Борисыча!

- Он какого года? – спросил, обернувшись ко мне.

- Вроде, шестьдесят девятого.

- Шестьдесят девятый… Записываю… - и снова обернулся ко мне, протягивая обрывок бумаги с цифрами. – Оп-ля! Звони!

Длинные гудки в трубке длились, казалось, бесконечно. Наконец, на том конце сняли трубку.

- Алло, Дима! Дима, это я, Андрей, Андрей Крупин!

- Здравствуй, Андрей. Какими судьбами?

- Такое дело… Сейчас, не клади трубку! – и я передал телефон лейтенанту.

- Аллё, Дмитрий Борисыч! С вами говорит сотрудник полиции. У вашего друга… видите ли, у него неприятности. Ему требуется помощь. И обратиться совершенно не к кому. Кажется, вы единственный, кто может помочь ему. Что требуется? О, сущий пустяк: десять штук европейских, и все его проблемы решатся. Хорошо. Хорошо. Договорились.

- Слушай сюда, - обратился он ко мне. – Сейчас мы прокатимся в обговоренное место, туда же подъедет человек от Киселя. Разговаривать будешь сам. Берёшь пакет, передаёшь мне и свободен, понял?

- Угу, - кивнул я.

Проехали мимо «Римской», остановились под знаком на повороте в какой-то переулок – лейтенант кивнул на него: мол, тебе туда.

Капал дождик. В переулке единственный фонарь над входом в какую-то контору освещал белую разметку опустелой платной стоянки. Я встал на тротуаре перед третьим карманом после знака. Через десять минут, когда моя куртка уже промокла насквозь, в переулок въехал чёрный «мерс», остановился в этом третьем кармане, опустилось окно, и чья-то рука поманила меня. Я подошёл к водительской двери, и мне протянули свёрнутый полиэтиленовый пакет, в котором угадывалась твёрдая прямоугольная пачка. Я взял её, и машина тут же тронулась. Как только она покинула переулок, в начале переулка появился сержант. Правая его рука была опущена вдоль тела. Я повернулся и побежал. «Стой!» - закричал сержант. – «А, ну, стоять!» За спиной будто треснуло раз, другой.

Я метнулся между древними домишками в два-три этажа, перепрыгивая через заборы, канавы и молясь, чтобы не оказаться в глухом тупике. Бог миловал. Через два-три поворота я снова оказался перед тем же переулком. Осторожно заглянул в него. Увидел, как захлопывается пассажирская дверца, сержант усаживается на водительское место, и машина, тронувшись, уезжает дальше вниз по переулку и исчезает за поворотом.

Меня потряхивало. К Нинке, понятно, возвращаться не стоило. К Киселю, отдать деньги? Вот ещё. Ему – копейки, а я год на них жить буду. Если сильно не тратиться. Где-нибудь в Гоа у тёплого океана под жарким солнцем. Только нужен паспорт. Придётся рисковать: паспорт дома. Глядишь, успею, пока менты обернутся: если у дома не пасут, значит, подались с отчётом в отдел, а там у них быстро не бывает.

Такси появилось через десять минут после моего звонка. Через полчаса я был уже у себя на «Пражской». У дома ничего подозрительного. Бегом, без лифта, поднялся к себе, достал паспорт из серванта, опять бегом сбежал на первый этаж, распахнул дверь и сразу упёрся в пятерых, стоящих полукругом у подъезда, в центре – белокурый здоровяк метр-девяносто протягивает ко мне лапу:

- Ты забыл кое-что отдать. Отдай мне – я передам, - сказал он, улыбаясь.

Я кинулся на него, надеясь прорваться и бежать. С таким же успехом я мог бы попытаться прошибить лбом стену. Но я бился до последнего, не желая жертвовать горячим песком Гоа, жарким солнцем и тёплым океаном.