Имена и фамилии действующих лиц, названия

организаций вымышлены. Любые совпадения случайны.

1.

В школах с английским уклоном небольшие учебные тексты называют «topics». У Лёньки, в немецкой, строгая завуч Анастасия Николаевна обозначала их «die Themen». В своё время, молоденькой переводчицей, она работала на Нюренбергском процессе. И не раз провожала взглядом крупную фигуру Германа Геринга. Хотя вообще-то пялиться на бывших гитлеровских бонз строго запрещалось.

Про военное, да ещё секретное, на уроках не рассказывали. Лёнька узнал об этом случайно, влез как-то не вовремя в учительскую и услышал. Хотел сам спросить, но стеснялся. «Разговор с рейхсмаршалом», вот бы ему за что взяться. Но предлагали ерунду, познавательную манную кашу, «Моя семья» или «Поездка за город». В последнем случае мерещился Лёньке сюжет про дачный посёлок, прозванный Угольной, про добрейшего пьяницу с гулким басом, дядю Петю. Только вряд ли описание его похождений могло обрадовать завуча.

Остальное в списке было ничуть не лучше. Взять хотя бы «Отдых на юге». Тотчас перед глазами возникал пыльный городок Ейск, белесый шашлычный жир, слухи про цепкую болезнь холеру, кудрявый и весёлый, но тоже пьющий, Юрка-рыбак. Нет, и такое не годилось.

Про выставки тем более не лезло ничего в голову. Смотрел на благостные картинки в учебнике, на туманные фигурки рядом с блестящими сельхозаврами. Ну, пришли себе, позавидовали бойким внешторговцам, пошли обратно, повесив головы.

Лёнька с детства был выдумщик, фанерные рамки средней школы стесняли его.

У Анастасии Николаевны вполне приличным результатом считались размашистые две третьих, надёжная простая дробь. «Пара» за содержание, «трояк» за ошибки. И ободряющий минус рядом. Но это для прилежных. Остальным доставались целые числа, например, одна первая, два старинных кола. Как понял Лёнька со временем, безжалостные её требования как нельзя лучше готовили их к будущей взрослой жизни.

Попади он сейчас на тот зачёт, непременно бы справился. Только длинные эмалевые коридоры давно уже не снились. Заветная тетрадь с темами, в зелёной клеёнчатой обложке, сгинула на дачном чердаке. Никто не выспрашивал у него дату прибытия Ильича в Смольный, не вспоминал про неотделяемые приставки и телесные углы. С неразборчивой Элен Курагиной, с упрямым Родионом Романовичем пришлось разбираться самому.

В середине девяностых Лёнька оказался на службе у иностранцев. Как будто спустя полтора десятка лет невнимательная судьба спохватилась, решила пополнить его знания о выставках. И много занятного обнаружилось в цветных шумных павильонах.

-----------------------------------

(1) Темы (англ)

(2) Темы (нем)

2.

Если кому-нибудь взбрело в голову отвезти тонкие металлические профили и листы цветного пластика на строительный рынок, никто не подумал бы приценяться к подобному барахлу. Компания «Tylon», где работал Лёнька, платила за аренду сооружения, собранного

из копеечных уголков и панелей, пятнадцать тысяч долларов. В договоре гигантский скворечник именовался «стендом, изготовленным по эксклюзивному проекту».

За простой канцелярский стол спрашивали сумму, втрое превышающую его цену в любом мебельном. Причём не всем ещё хватало. По этому поводу возникали свары в закутке администрации. Фирмачи торопливо приканчивали к концу года рекламный бюджет.

Очередная Лёнькина выставка подходила к концу. Он побродил у витрин, потом влез на неудобный стул без спинки, покачался немного. Утром от посетителей отбоя не было, теперь затишье. Его коллега Зайцев, жилистый хохол, скучал у стойки рядом. Он провернул успешный гешефт с мятыми тюбиками, смутно улыбался в прокуренные усы. Списанный товар велено было дарить мелким проверенным клиентам, чтобы не подрывать имидж компании. Но Зайцев, в бюро человек незначительный, брал реванш на выставках. За три дня набралось у него «левака» более трети зарплаты.

В «Tylon» Вовка Зайцев попал благодаря своему сеттеру. Выгуливал его в том же сквере, что и замдиректора Сан Саныч Зольников шпица. Псы их и свели.

Упаковки увеличенного объема, в том числе трёхлитровые канистры с шампунем, поставляли для премирования успешных парикмахеров. Вовка прикинул, что такую прорву по прямому назначению быстро не истратишь. Тогда придумал мыть шампунем старенькое своё авто, получая от скользкого процесса большое удовольствие. Но продукцию знал назубок, безошибочно отыскивал на полках тюбики, флаконы, баночки. Этого не отнимешь, лавочник из него получился бы отменный.

Лёнька осматривал подходы к блестящему скворечнику. Его беспокоило отсутствие коллеги Сенцова. Как сказал о нём Зольников: «Позволил себе лишнего, вот черти его и съели». Проблема была в том, что вместе с ним пропал ключ от стенда.

В бюро ожидались перемены. Прежний директор представительства, Диди Трепп, для которого нынешняя выставка была прощальной, собирался летом на родину. Новый верховный руководитель, Генрих Ратцир, который ещё не вступил в должность, бродил теперь с супругой по другим павильонам. «Что будущие хозяева, что нынешние, хорошего от них ждать не приходиться», - вздыхал Ленька.

Вот, например, пухлый Трепп и законная его супруга. Как появится, выдаст дежурную улыбку, прищурит глазки, выставит подбородок вперёд. Зачирикает, зашипит (за несколько лет пребывания здесь не слишком поладила с великим и могучим): «Warum ist’s solche Schweinerei (3)? Cвинячки собачьи!» Господин Трепп снисходительно смотрел на прыткую свою половину. Пускай резвится! Кудрявая шевелюра, смуглое лицо и тёмные глаза придавали ему сходство с резиновым пупсом.

Под потолком собирались вечерние голоса, мигали фонарики. Прогнав местных попрошаек, которые могли стянуть что угодно, от карандаша до пальто, Ленька остановился у зеркальных шкафов. На золотой бумаге расставлены были флаконы с жидкостями ядовитых оттенков. Цвели на них печальные надписи: «Hydrogen peroxide», «Don’t throw!», «Dangerous!(4)».

У выхода со стенда, рядом с хозяевами, стоял Сан Саныч Зольников. Расставив журавлиные ноги, клевал породистым носом воздух над рыжей толстушкой фрау Трепп. Зольников представлялся серенькой публике бюро человеком светским. Умел с достоинством развернуть плечи, построить разговор, вникнуть в новое, компьютерное, уловить коммерческий подвох. Надёжно знал два иностранных языка. Трепп высоко ценил его. По мнению Лёньки, Зольников выходил себе на уме. Он не чурался интриг, но прощал чужие слабости. Потому, наверное, что и сам был не без греха. Алкоголизм никак не мог одержать над ним решительной победы, хотя и очень старался. Впрочем, итог их борьбы не оставлял сомнений. Оба заместителя Треппа, длинный Зольников и тучный Каликин, выпивали крепко. Просто Саныч имел крепкую голову и звериное чутьё.

Фрау выплевывала бесконечные, никому не нужные указания. Зольников вымученно улыбался. Фрулю, как прозвали в бюро фрау Трепп, терпеть не мог.

---------------------------------------------

(3) Почему так насвинячено! (нем.)

(4) «Перекись водорода», «Не бросать!», «Опасно!» (англ.)

Хозяйская чета обсуждала со своим первейшим советником планы на завтра. При этом экс-глава представительства сонно кивал. Ему до смерти надоела, как и Зольникову, болтовня супруги. Мужчины выразительно смотрели теперь на неё, но она продолжала трепаться.

Лёнька застыл в углу. Он твёрдо усвоил простое правило: не попадаешься начальству на глаза, не имеешь проблем. Как заметят, так и запрягут. Рассмотрев игрушечный мирок бюро, обёрнутый в цветную бумагу, быстро разобрался в обстановке.

- Es tut mir leid...(5)

- Und noch eine Sache, Herr Zolnikov...(6)

Для Лёньки столь изящная беседа была недосягаема. Напоминая умную собаку, улавливал содержание по тону сказанного. Если, например, сквозь зубы, «шрек» да «шрукк», значит, ругают. Если же «стен» да «гню», что редко, впрочем, выходило, тогда что-то правильно сделал. Слова чужой речи сливались в ровный бесполезный шелест. Выхватывал словечко, выстраивал в уме содержимое всей фразы. Продирался сквозь дебри составных времён, требующих нескольких вспомогательных глаголов.

Помогали изрядные запасы синонимов, «параллельных фраз», образных ситуаций. Они немедленно возникали в его аккуратно стриженой голове, идеальной для адъютантской, так и не сбывшейся карьеры. В случае сомнений изящно глотал артикли и окончания, сливал и разливал слоги. Получалось нечто похожее на русское «вече…» вместо «вечером». Часто использовал в диалоге игровые интонации и доступные жесты. Имелось у него золотое правило для важных поручений, после получения такового необходимо повторить последовательность действий, которую уловил в уверенном голосе Треппа.

- Wenn ich Sie richtig verstanden habe...(7)

Будто забавный абориген, который оказался в невнимательной к отдаленным провинциям метрополии. Впрочем, Лёнька понимал, что без гранитной лексической основы, полученной от строгой Анастасии Николаевны, ничего бы не вышло. Он оказался в бюро не просто так, а после часового собеседования с Кудрявым Пупсом.

Ещё мигали огни, бубнили заученное маникюрши, малевали на хищных ногтях цветочки. Тлели рекламные огни средства от бородавок, шипел агрегат для пропарки морщин. Девочкам из бюро хотелось сбежать к прилавкам с флаконами, к зеленоватым косметическим грязям и прочим дамским радостям. Зольников и сам тяготился присутствием хозяев, его тянуло выпить.

В те времена не все из бойких оптовиков ещё разбогатели. Саныч был ситом, сквозь которое Трепп протрясал улов, выбрасывая явных жуликов, палаточную мелочь, ведал распределением контейнеров с «Tylon Lights» и прочим добром, испускающим резкие химические запахи. Зольников присматривал также за корпоративным стилем. Крупные мероприятия получали у них с Каликиным необходимый лоск. Трепп сказал как-то, что если для пользы дела Санычу надо было заговорить через неделю на китайском, он сделал бы это с лёгкостью. Человек и в самом деле обаятельный, но с мутным ледяным дном. За изворотливость и другие свойства папаша Треп платил ему гораздо больше бюрошной мелочи, четыре тысячи в твёрдой европейской валюте.

Зольников двинулся, выгибая спину, качая головой. Хмыкнул, мигнул девчонкам, сейчас, мол, заведу дурищу. Повернул к Треппше, ноздри его дрогнули:

- Ich meine, Frau Trepp, dass...(8)

Реденькие брови бывшей хозяйки бюро прыгнули вверх, а уголки кармином выкрашенных губ, напротив, опустились. Будто кто-то внутри фарфоровой головушки нажал кнопку. «Опять развела бодягу свою, снова пятна мерещатся», - подумал Ленька, уловив знакомое «alle diese Glaeser»(9).

----------------------------------------------------------–

(5) Мне очень жаль (нем.)

(6) И еще одно, господин Зольников (нем.)

(7) Если я правильно вас понял (нем.)

(8) Полагаю, фрау Трепп, что (нем.)

(9) Все эти стёкла (нем.)

Давно установил, что устное общение зависит от настроения собеседника-иностранца. Фрау чаще всего находилась в эмоциональном овраге, диалоги с ней то и дело съезжали в ехидные паузы. Взглянула на Зольникова, упёрла ручки в бёдра:

- Пффф... – выдохнула, затараторила быстро и невнятно, подобно учёному скворцу. Ленька мотнул головой, прекратив тщетные попытки что-либо понять, вывернул за угол, соскользнул в проход. Девчонки, посматривая на мадам, поняли, что Саныч завел её надолго. Потянулись к маникюршам, к безответным мелким стёклышкам, к горячим учёным лампам. На ходу спорили по поводу очерёдности сторожить хозяйское добро.

Ленька прошёлся взглядом по витринам. Легко вообразил себя одетым в тёмные военно-морские одежды. Выпрямился, расправил плечи. Потом заменил флотскую тужурку на китель лётчика, густо-синий, с золотыми шевронами на рукавах. Так выходило ещё лучше.

Из-за поворота ринулись навстречу ему манекенщицы. Двигалась, шевеля худыми локтями, поводя блестящими от пудры лопатками, белозубая насмешливая красота. Любых расцветок, от нежной, ангельской до огненной, с подпалинами. Глядя на них, лица окружающих неизбежно разглаживались, смягчались. Так бывает в музеях, когда посетители и шедевры разглядывают друг друга. Валька Журков и Зайцев бросили торговлю, уставились на шествие. На грубых лицах неожиданно появилось умильное выражение, с каким смотрят малыши на цветные картинки в книгах. Мысли, впрочем, пробежали у обоих одинаковые, серые и пакостные: «Классные девки, только очень уж длинные, не подъедешь».

В самом деле, красавицы рослые, от метра восьмидесяти и выше. Ленька ощущал нечто забытое, детское, когда все дамы кажутся высокими, красивыми и снисходительными. В голове заклубились смутные образы. Худенький пастушок Парис растерянно катает по мрамору яблоко. На вершине Иды (10) хмурятся боги, ждут ответа. Что же выбрать ему? Азию, славу или лисьи глаза?

Задумался, улыбнулся. Ближайшая к нему брюнетка, перехватив взгляд, милостиво растянула губы. Подняла голую руку, осторожно коснулась серебряной рыбы в высокой причёске. Красавицы торопились, посматривая вперёд, поверх голов, подбирая подолы длинных одежд, ступая аккуратно, чтобы не повредить тонкие кружева и шуршащие оборки. Спешили девочки, поводя раскрашенными веками, поднимали плечи в бежевой, лиловой, рыжей пудре.

- А у этой-то, у этой... - шептали в стороне. Разглядывали крошечную шхуну с золотыми парусами в сложной причёске. Её соседка медленно повернула к зрителям небольшую змеиную головку. Волосы гладко подобраны с затылка вверх, а в кудрях, закрывающих лоб, мерцала звезда.

Не глядя на публику, проходила мимо красота, из-за которой все здесь и собрались. Каждый сконфуженно выдумывал объяснение чужому успеху, безнадёжно при этом ошибаясь.

3.

Через час всё утихло. Замы и Ленька уютно расположились на стенде. Давно отпущены были девочки и довольный Зайцев. Зольников разрешил ему прихватить пару упаковок пены для бритья. Отвадили старух, странных уличных мальчиков, других попрошаек, неведомо как попадающих сюда, под фальшивые огни. Запоздалой уборщице Зольников сунул бежевую банкноту. Ни за что. Просто от приятного настроения.

Тут же достали и налили. Потянулись бархатные минутки. Бутылка пряталась на полке, но всегда была под рукой. Стенд заволокла атмосфера старой подмосковной дачи, тоскующей под комариным линялым закатом. Надоедливые гости покинули террасу, а преданные друзья так и не явились.

Зольников посмотрел на фиолетовый тревожный огонёк под потолком, негромко начал:

---------------------------------------------------------------------------------------------------------------------

(10) Ида – горный массив на острове Крит. Именно там, согласно «Илиаде» Гомера, устроен был знаменитый «суд Париса», в ходе которого юноша должен был признать одну из трёх богинь прекраснейшей.

- «Маршал! Поглотит алчная Лета эти слова слова и твои прохоря. Все же, прими их – жалкая лепта родину спасшему, вслух говоря. Бей, барабан, и военная флейта громко свисти на манер снегиря!» (11)

Лёнька поднял голову. Знал, что под рюмку-другую Зольников не прочь поиграть в звучные строки. При всей пестроте своих занятий Сан Саныч болтался пару лет не то в Щепкинском, не то в Луначарского. Лёньке, впрочем, не нравилась связь пьянки и декламации. Казалась, что серебристые фразы могут испачкаться. Только и устоять не мог.

- Это он с Державиным перекликается, у того тоже снегирь. «Что ж ты заводишь песню военну, флейте подобно, милый снегирь!» … «Нет теперь мужа в свете столь славна: полно петь песню военну, снегирь!»... (12)

Зольников встрепенулся:

- Ну, ну... Михал Сергеич, как, поддержите?

- «Прощай, дорогая. Сними кольцо, выпиши вестник мод. И можешь плюнуть тому в лицо, кто место моё займет» (13).

- Так что же, турнир? - спросил Зольников.

- Турнир, - согласился Каликин, - «Безумьем снов скитальный дух повит. Как пчёлы мы, отставшие от роя! Мы беглецы, и сзади наша Троя, и зарево наш парус багрянит» (14).

Налил рюмочку, посмотрел приветливо на собеседников, радуясь чужим звонким словам. Растроганно обвёл хлипкие стены влажными глазами. От возлияний становился слезливым.

- За дождиком, за всеми тучами, за осторожной лунной россыпью, есть уголок один заученный, где бродят кони тихой поступью…

Сан Саныч задумался, заморгал рыжими ресницами. Каликин, ничего не вспомнив, развел сдобными ручками.

- Это моё, - сокрушенно признался Лёнька. Зольников кивнул, выходка ему не понравилась. Каликин закрыл глаза, отметил замирающим голосом:

- «Осторожной», тем более «лунной», хорошо. А «заученной»… не очень.

Ленька понурился.

- «И дальний берег за кормой, омытый морем, тает, тает, там шпага, брошенная мной, в дорожных травах истлевает» (15).

Каликин покачал головой, устало прикрыл глаза:

- Шпага... Колючее какое-то...

Зольников вскинул вверх длинную руку, тронул лоб:

- А вот, вот… «Мы тронулись. Тройка плетётся, никак не найдёт колеи, а сердце бубенчиком бьется. Так тихо у потной шлеи...» (16)

Каликин обвёл всех удивленным взглядом, прослезился.

- Сердечко... Как бубенчик... У шлеи-то, у потной!

Небольшие упрямые глазки закрывались сами собой. Ему было уже довольно. Но умиляясь, налили ещё по одной. Зольников покачал головой, поднялся и торжественно, с расстановкой сказал:

- Ещё одно, короткое, впрочем. На прощанье… «Шёл я как-то по Тверской, меня …ли доской, я лежу и охаю, а прохожим …»

Лёнька от неожиданности расхохотался, слишком велик оказался контраст. Смех вышел прерывистый, резкий.

В пакостном озорстве выскочила наружу мрачная особенность Зольникова. Тонкий настрой вечера его разозлил, решил подпустить навозцу. Как мальчишка, который вывалил матерщину посреди праздника. Чтобы вздрогнула девочка, которая нравится. Чтобы мать наподдала от души. Но некому было Зольникова одёрнуть, некому пригрозить. Он поднялся,

---------------------------------------------------------------------------

(11) - из стихотворения И.А. Бродского «На смерть Жукова»

(12) - из стихотворения Г.Р. Державина «Снегирь»

(13) - из стихотворения И.А. Бродского «Сначала в бездну свалился стул…»

(14) - из цикла сонетов М.А. Волошина «Corona astralis»

(15) - из «Баллады о Веллингтоне» Э.Г. Багрицкого

(16) - из стихотворения И.Ф. Анненского «Далёко… Далёко…»

раздумчиво покачался с носков на пятки, принялся собирать вещи. Уже выходя, кивнул в сторону Каликина:

- На вас вся надежда, Леонид! Вы уж присмотрите, чтобы пристойно завершилось. Скажите, пожалуйста, Сенцову, пускай доставит коллегу домой.

Коротко кивнув, отбыл.

4.

Оставив Сергеича дремать, Лёнька кинулся искать Витьку.

Спустя четверть часа возвращался, подгоняя найденного товарища, мимо ярких пластиковых накидок, флаконов и пузатых бутылей. Уже подходя, заметили на заветной территории седой затылок Генриха Рацира и меха супруги его, Гизелы. Ленькино сердце ёкнуло.

- Всё, накрылся Сергеич, - пробормотал Сенцов, отступая в сторону, за кривую бутафорскую стенку. Лёнька же шагнул вперёд, навстречу совиным взглядам.

- Na, Herr Zinoviev, warum sehen wir hier keine Mitarbeiter?..(17)

Дальнейшее слилось в убедительный рокот, в котором Ленька различил несколько знакомых слов и попробовал перейти вброд перейти речку сложных вспомогательных, затейливо выкроенных из haben и werden (18) Ответил кратко, выставил существительные, оттенил их некоторым количеством причастий и частиц, сопроводил текст жестами. Но выходило не слишком складно, на уровне русской речи пожилого узбека.

Седой господин задавал новые вопросы, начиная издалека, кружил вокруг да около. Диалог превращался в допрос. В бюро ничего не было важнее разбирательств, следовали фундаментальной истине про маленькую ложь и большое недоверие. Ленька сосредоточился, но ситуация выходила поганая.

К тому же Ратцир хотел, как видно, показать супруге, как тут все убиваются, как все рады ему, без пяти минут директору. Стоят навытяжку, ждут прибытия, сияя, на рабочих местах. И что же они видят? Правда, не всё им ещё открылось. Главный сюрприз смиренно ожидал чету впереди.

Следующий вопрос поставлен был остро: «Почему же вы, Herr Zinoviev (19), оставили стенд?»

В интонации при этом сквозили некие сказочные нотки. Как будто: «Зайчик серый, куда бегал?» Потянулись кривые, как глинистые лесные дороги, тягучие фразы:

- Es ist eine Sache entstand. Das ist nähe vom Stand... (20)

Что должно было изобразить следующее: «Возникло срочное дело, недалеко отсюда. Оттуда мне всё было видно и я немедленно подошёл обратно».

Холодно улыбаясь наморщенному от творческих усилий Лёньке, мадам Ратцир оставила его на растерзание. Сама же прошла к канистрам, тюбикам, овальным солдатским мискам с сиротскими ручками и прочим аксессуарам, среди которых выделялись похожие на кухонные ковши инструменты для завивки.

Ратцир подумал, поднял на собеседника линялые глазки и продолжил беседу ровным голосом. Ленька просеивал шелест, выуживая знакомые фразы, машинально отмечая забористые грамматические конструкции.

- Wissen Sie, wieviel kostet dieser Stand? (21)

«Моя-то какая забота? Да сколько бы ни стоил!»

-------------------------------------------------------------------------------------------------–

(17) - Ну, господин Зиновьев, почему же не видно никого из сотрудников? (нем.)

(18) - Иметь, быть, становится (нем.) Глаголы, с помощью которых образуются в немецком языке многие сложные времена, а также залоги.

(19) - Господин Зиновьев (нем.)

(20) - Возникло одно дело. Это близко от стенда… (нем.)

(21) – Известно ли вам, сколько стоит этот стенд? (нем.)

С натугой Ленька производил ответ, прикидывая, как бы выкрутиться, измотать собеседника в примитивном диалоге, свести всё к пустякам.

- Если я правильно вас понял, господин Ратцир, вы желаете знать, известна ли мне стоимость стенда?

При этом Ленька немного покривился, мимикой дополняя то, что не мог выразить словами. Ратцир важно кивнул. Правильно, как раз, мол, желаю.

- Точной цифры не знаю, но считаю, что это крупная сумма.

«Надо с этим лешим осторожно. Специально меня не знакомили, знать не знаю. Мало ли, куда он клонит?»

- Данные затраты, господин Зиновьев, произведены для того, чтобы оказать позитивное воздействие на сбыт...

Далее следовало жёсткое по тону слово с едким суффиксом «eng». Лёнька не понял ни синь пороху.

- … Да… воздействовать на сбыт. Но это … только в том случае, если сотрудники … находятся на стенде. Ответственным на сегодня … назначены были…

Далее опять пошёл невнятный гул с придыханиями. Но тут Гизела приоткрыла легкую панельку с рисунками новинок, отскочила назад, издав округлое восклицание. В Лёнькиной голове фраза обратилась в схожее по ситуации: «Какой кошмар!». Ратцир обернулся, взглянул, лицо его вытянулось. Лёнька прекрасно знал, что они там увидят. Заранее понурил бедовую голову.

В уютной фанерной нише, привалясь к стенке, крепко спал Михаил Сергеевич Каликин, заместитель директора московского бюро «Tylon». Бровки Ратцира полезли кверху. Посмотрел на него, голос его дал слабину, выскочил в жалобный высокий тон. Гизела возвела очи горе, выдохнула:

- O-o, Mensch! (22)

Что Ленька воспринял как «Ну и ну!». Ратцир обрел дар речи:

- Was ist denn los? Er ist krank? (23)

Ленька покачал головой, потом пожал плечами. Лучше не вносить ясность. Протиснулся ближе, потянул Каликина за рукав. Тот чмокнул губами, веки его дрогнули. Раскрыл глаза, доброжелательно посмотрел на Гизелу:

- А-а, Abend, Frau Ratzier! (24)

Ратцириха машинально кивнула в ответ. Михаил Сергеевич подумал немного и продолжил уже по-русски:

- Умыться бы...

Как будто напрочь забыл иностранный язык, который знал порядочно. Провёл расслабленно ладонью по лицу, показал наивными жестами, как набирает воду в горсть. Потом перевёл взгляд на Леньку.

- Леонид, могу ли я вас попросить…

Ратцир дёрнул щекой и отошёл. Гизела уставилась на Каликина, потом отвернулась к мужу и затараторила. На скулах её показались красные пятнышки. Глазки сверкали.

Оказалось, что не так-то просто вытащить Сергеича наружу. Ленька тянул грузное тело за руку, но Каликин, хотя и пытался встать, дёргал коленями, но снова сползал назад, шаркая подошвами по ковролину. А за спиной, за худой Ленькиной спиной жужжали злые голоса:

- Schreklich... Ist getrunken... Image des Büros... Alle haben das schon gesehen... (25)

Мадам была вне себя, всё куковала:

- Kuk mal… kuk mal…(26)

-----------------------------------------------------------------------------------------------------------

(22) - Буквально «человек» (нем.) Но в данном случае Лёнька, очевидно по наитию, перевёл восклицание Гизелы совершенно правильно.

(23) Что случилось? Он болен? (нем.)

(24) - Добрый вечер, госпожа Ратцир! (нем.)

(25) - Ужасно… Напился… Имидж бюро… Все уже видели (нем.)

(26) – Посмотри… посмотри…(нем.)

Причем, как с удивлением уловил Ленька, выговаривала далее Ратциру, что тот ничего не умеет, не может, что-то ещё про его слабость...

Потом плелись по проходу хмурые. Сенцова нашли в курилке, отправили на стенд. Каликин плескался у раковины, сморкался, фыркал, прикладывал к лицу пухлые ладони. Наконец закончил, потряс головой, улыбнулся осмысленно. Достал платок.

- Ну вот, Леонид, теперь я в полном порядке! Можем пройти к выходу. Постоим минутку… для завершения процедуры.

На Ленькин взгляд, выглядел Сергеич не очень, на троечку. Да и как иначе после такой гонки? Немолодой, лысоватый, по щекам расползлись малиновые пятна. Но идёт ровно, ладони потирает, глазки блуждают по замершему холлу, при дыхании посвистывает. Ленька стало его жаль.

- Вот здесь, на ветерке, немножко.

Раскрыли тугую дверь, сырой холодный воздух хлынул из парка. Михаил Сергеевич жадно вдыхал, оживая на глазах. Возлияния давались ему всё тяжелее, а остановиться не было сил. Как-нибудь справится, мало ли что. Да и Зольников, наверное, поможет. Завтра, завтра… Надо только проспаться как следует.

Высунулся наружу, покрутил головой. На стоянке оставалось не так много машин. Редкие фонари раскачивало в такт, над сугробами стояла тишина. Сокольники зимой место глухое. Собрались уже было обратно, прибираться да запирать хоромы фанерные, но тут Каликин прищурил глазки, раздул крылья коротенького носа, крякнул, повёл рукой:

- Что-то там случилось!

Ленька обернулся. У выезда со стоянки при павильоне, в стороне от дрожащего на сугробе фонарного конуса, застыло тёмное авто. В самом деле, похожа на директорскую «вольво». Посмотрел с сомнением на Каликина.

- Надо помочь, - решился, наконец, Михаил Сергеевич, потёр ладони, прижал их к стеклу. Тащиться по холоду не хотелось. Но Каликин, осторожно переставляя ноги, уже шагал вдоль синеватой стены. Ленька пошёл следом. Сердце у него мелко колотилось.

У выезда со стоянки прянула к ним высокая женская фигура в шубе. Фрау Ратцир трясло. Уставилась на них, с трудом узнала. Горестно развела руками:

- Es ist so schreklich… (27)

Далее речь её понеслась горячим потоком, в котором Ленька ухватил смешное короткое словечко «плёцлихь» (28), которое дама произнесла, указав рукой на авто. Ленька машинально раскладывал фразы на «муть» и отдельные знакомые куски. Проплыли мимо строгое «форфаль», шипучее «цутшиг», продолговатое «дреен», смешное, будто собаку подзывала, «шульдихь» (29). Из редких внятных лоскутов составил кое-что, несмотря на ехидные суффиксы в наречиях.

Михаил Сергеевич остановился, ответил ей одной длинной фразой. Ну, тут по тону ясно, успокаивает Сергеич даму. Та бормотала, как глухарь на току, поминая полицию. На это Каликин пообещал ещё что-то.

У бампера шикарного авто возился сутулый господин Ратцир. Он вызволял хилого дядьку, легко прижатого левым боротом машины к сугробу. Как видно, подслеповатый Генрих, выезжая со стоянки, не посмотрел по сторонам. Вот и влип.

Директор тянул, мужичонка хныкал. Лёньке дико было видеть иностранное руководство, лазающее в тонком костюмчике по русским снегам. Ратцир порядочно уже извалялся. Скосил

---------------------------------------------------------------------------------------

(27) Это так ужасно… (нем)

(28) - Ploezlich (нем) - вдруг

(29) - Vorfall…, zutschig…, umzudrehen…, unschuldig (нем) – происшествие…, скользко…, поворачивать…, не виноват

глаза на немецкую речь позади, зубы его лязгали. Каликин взглянул на парочку и обратился к Ратциру с небольшой речью.

Ленька узнал военное слово «орднунг» (30) и интернациональное «минутен». Далее шли заковыристые «унзинн’ы» и «цурехьтцуфинд’ы…» (31). Но, глядя в расширенные глаза директора, плохо верилось в то, что ерунда, а тем более, что дело минутное.

Михаил Сергеевич споро взялся за дело. Перво-наперво сунулся к мужичонке, ощупал его с ног до головы. Странно, Каликин наклонялся, приседал, но держался совершенно прямо. Лёнька только диву давался. Старый конь, старый, борозды не портит.

Утопая в холодном и сыпучем, выволокли потерпевшего вперёд, в аллею. Уложили на тротуар. После чего Каликин велел Ратцирам уезжать. На это Гизела взвилась, чувствуя подставу, прошипела что-то. Супруг её был вял, отводил огненные призывы мадам, встряхивая кистью, будто муха привязалась. Подбитый мужичонка уже сидел, приговаривая нечто жалобное. От павильона шагал к ним охранник. Дело приобретало скверный оборот.

Леньке стало холодно. Подумалось ему, а не улизнуть ли. Каликин держался доблестно. Выступил навстречу охраннику, взглянул прямо в его чёрные, под мохнатыми бровями, глазки, ожидающие поживу. Уверенно начал:

- Третий день мóлодец к людям пристает. Видал такого?

Охранник с некоторым интересом посмотрел на мужичонку, сидящего на тротуаре. Он прислонился теперь к ровному синеватому сугробу.

- Ошиваются тут всякие… А что, сильно зажало его?

Каликин горько усмехнулся.

- Денег выпрашивал, за зеркало уцепился, сам виноват. Куда бы его свезти?

Ленька с удивлением смотрел на движения ватного мужичонки. Тот поскрёб по ледяному боку пальцами, подогнул колени. Выпятив зад, кое-как поднялся. В глазах его обозначился испуг. Охранник, теряя к происшествию интерес, скривился. Каликин наклонился к нему, выдохнул волшебную фразу: «Приду сейчас, договоримся…» И покивал значительно.

Гизела повела носом на эти разговоры. Понять не поняла, задрала только брови. Почудилось, что сейчас сговариваются эти двое мужа опутать, погубить. Главное, свидетелей полно, сейчас закрутится. Происшествие, преступление, катастрофа. Русские каторжники за колючей проволокой. Охранники в огромных тулупах. Собачий лай. Всё это мгновенно пролетело в аккуратной голове. Даже простонала сквозь зубы.

Ратцир позволил усадить себя в машину. Туда же пихнули жужжащую злобно Гизелку. Застучало, вздрогнуло, полетели льдинки из-под колёс. Наконец, тронулись. На повороте остановились было, супруга Ратцира звякнула дверцей, но Сергеич подошёл, пробурчал ей что-то, пухлой ладонью указал генеральному. Катитесь, мол, ваше степенство, пока не припутали, мы уж тут сами разберёмся.

Охранник мигом состряпал такси. Мужчика усадили. Каликин снова, ещё более тщательно ощупал его от шеи до бёдер. Велел согнуть и разогнуть ноги в коленях, потрясти головой. Выпрямился, порылся в карманах.

- Тут тебе на дорогу. Смотри же, не балуй больше, не то… сам знаешь!

Мужичок покивал. Вздохнул, поёжился. Деньги зажал в ладони. Огоньки, подскакивая на ухабах, поплыли прочь. Ленька только тут сообразил две важные вещи. Первое: хотя по одежде и не скажешь, мятое лицо мужичка напомнило ему сборище алкоголиков на Комсомольской площади («Как же Сергеич сразу допёр!») Второе: теперь ждёт их в бюро удача, либо с потрохами съест Ратцирка.

Каликин постоял, покачал в раздумье головой. Нараспев, с чувством, произнёс:

- «Будьте железны, будьте полезны тем, кто стремится укрыться под крышу» (32).

Побрели обратно. У самого корпуса сказал, мешая слова с усталыми вздохами:

- Очень… вас прошу, Леонид, держать дело… в секрете. Могу надеяться?

-----------------------------------------------------------------------------

(30) - Die Ordnung (нем) - порядок

(31) Der Unsinn…, … sich zurechtzufinden (нем) – ерунда…, разбираться

(32) Из стихотворения Л.Н. Мартынова «Будьте железны, будьте полезны…»

Получив утвердительный ответ, двинулся далее.

Ленька угадал, Ратцир долго к ним благоволил, даже прибавил немного к окладу. Только заметно было, что общества Каликина избегает. Напоминал ему, как видно, зимнее происшествие. Кроме того, директор не был уверен в Сергеиче. По пьянке или по злобе проболтается. Они же доблестно держались. Ни-ко-му.

Потом всё ушло, стёрлось, забылось. Ратцир уехал на родину. Новый директор обязательств к Каликину не имел. Михаил Сергеевич сам ушёл, к русским каким-то. Ленька видел его на очередной выставке. Размякшего, пьяненького.

Что ни говори, а сочинение на эту тему могло стать лучшей работой давно погасшего зачёта в старой школе на Садово-Спасской. Знал бы Ленька такие истории раньше, обязательно для Анастасии Николаевны постарался.