«Я чувствую себя невозвращенкой»
Апрель. Второй месяц весны. Вечно вынужденный быть последующим, он и не первый, самый желанный, он и не последний самый томный, предшествующий долгожданному лету. Изо дня в день скучает он под сенью лазурного неба, искоса поглядывая на прохожих, снующих словно муравьи, проснувшиеся от зимней спячки. Медленно зарождающаяся листа испариной покрывает лицо земли. Словно одинокий художник-апрель задевая размашистой тонкой кистью, так бережно окунутой в изумрудного цвета краску, окрасил парки, сады маленького провинциального городка N. Оживает природа, медленно и сонно поднимается настроение, радуясь и сотрясаясь предчувствием зноя. Этот парк, так нарочито примыкающий к центральному и боюсь единственному родильному дому этого заброшенного богом городка, стоит тут уже пол века, принимая и провожая всех народившихся на свет новых людишек. Он видит их лица, маленькие и искривленные в недовольной гриммаске, видит лица матерей, какие-то счастливые, довольные, какие-то не очень, понурые и тоскливые, бывали даже искаженные гневом, но они торопливо уносились шустрыми ножками подальше от ставшего антипатичным места. Но чаще конечно старый парк наблюдал таинственную негу на лице женщин, так крепко держащих свое чадо. Рядом с ними семенили отцы, довольные, решительные на первый взгляд, но такие робкие внутри. Они и делать-то не знают что с этим махоньким кульком, не говоря уж про отцовские чувства. - их только спустя месяцы торжествуя охватит первое неизведанное чувство любви к этому младенцу…ухмыляется каждый раз ссутуленный парк, как только видит требовательное лицо матери, вручающей конвертик с голубой или розовой ленточкой неумехе-папаше. Каждое утро и день, вечер и ночь, старый поросший местами сорной не благородной травой, парк, всматривался в окна, где так часто кричали женщины, и кивая им ветвями вековых лип, затихал, еле вздрагивая каждый раз, как завопит неистово рожденный младенец. -еще один…человек… Это утро запомнилось ему на долго, впав в душу, слегка меланхоличную, и оставив неисчерпаемый след непонимания. Стоял довольно противный неприятный день. Моросил бесчувственный, тонкий дождик, хмурое серое небо нависло палантином над стариком-парком. По аллеям гулял шальной ветер, играя первой несмелой листвой. И вот по одной сиротливой дорожке, ведущей от парадных ворот, шла девушка. Ее лицо, искаженное тоской, всматривалось в огромные окна здания, в которых мелькали белые халаты. Ее трясло мелкой дрожью, руки глубоко запрятаны в плащик апельсинного цвета. На вид ей было всего лет 16-ть, но как оказалось это восемнадцати летняя девушка, заканчивающая обычную среднюю школу, так рьяно занимающаяся живописью. Это стало ясно по ее развивающемуся на ветру платью, так щедро измазанному масляной краской. Она шла запинаясь за коренья, что торчали корявыми буграми на поверхности алей, видимо сильно нервничая. Когда-то на этом прекрасном месте, стояла старинная усадьба, отличающаяся благородством и роскошью. Вокруг здания были высажены маленькие крепенькие заморские липы, что в нынешнее время превратилось в густой почти трудно проходимый парк, где кроны создавали шапку над аллеями, не пропуская ни свет, ни влагу. Девушка доплелась тоненькими ножками до центрального входа. Это были огромные железные двери в два роста человека. Круглая ручка потянулась маленькой детской рукой, и на нее хлынул поток свежего прохладного воздуха со стойким привкусом больничного духа. Длинный коридор гостеприимно проводил девушку к кабинету глав врача. Парк продолжал наблюдать с особым интересом за нечаянной гостей сквозь чистейшие прозрачные окна, едва касаясь ветвями о стекло. -да, проходи Мила, мне уже звонила твоя тетушка… -да, я знаю… Девушка села осторожно и с опаской на кушетку, покрытую белоснежной простынью и шуршащей пленкой сверху. -ну, что будем делать? Девочка от ужаса вжалась в стену, ноги, руки забились нервной лихорадкой, и в глазах появились слезливые озера. Доктор заметила, как прекрасна эта юная леди именно сейчас, когда внутри нее зарождался ребенок. Ее глаза стали огромными голубыми блюдцами, обрамленными так щедро смоляным ресницами. Вишневого цвета пухлые губки, и пока что бледное испуганное лицо. -не бойся, теперь уже ничего не поделаешь, будем рожать… Вы бы видели вскинутые ресницы, словно черные веера, под которыми скрылась немыслимая паника. -как? А … Она опустила вновь виноватые глаза в пол, и теребя подол платья руками, произнесла заветное словно, на которое было столько надежды. -а аборт? Опытная женщина, 25 лет проработавшая акушером в этой больнице, вжалась в кресло, ее облекла тревога. Она долго молчала, не зная как сказать девушке, что аборт это убийство. Нет, в ее кабинете бывало и не такое, и младше девочки сидели, широко смотря на «спасительницу», но эта девушка, она казалась ей совершенно иной. В ее глазах читался страх, но в тоже время, в них таилась и радость, неизведанная пока еще, но все же радость от такого события. Обычно такую неземную радость Вера Ивановна, привыкла видеть в глазах взрослых женщин, так долго желавших иметь ребенка. -Мила…дело в том, что аборт возможно станет причиной не иметь больше детей…потом, когда ты очень захочешь этого сама… Женщина устремила молящий о понимании взгляд на обескураженную девушку. Та возила ногами по полу, и боялась поднять слезившиеся глаза на врача. Тишина на минут пять. -хорошо, я скажу прямо…я не дам разрешения на аборт…и родителям твоим тоже самое скажу… Вдруг девушка затряслась и вскинув немыслимо злобные глаза, заявила, так твердо и решительно, что Вера Ивановна, аж вздрогнула от досадного предчувствия. -у меня нет родителей… -прости, я не хотела… что произошло? -погибли… -прости, прости Мила, тем более, тебе нужен этот ребенок, ты справишься…тем более у тебя есть тетушка, она поможет… Девушка тихо всхлипывала, продолжая теребить руками измятое в складки платье. -а, папа …папа у ребенка будет? Тут случилась буря, разразился ураган прямо в кабинете, все стало вдруг в темной дымке, предметы закрутились в диком хаосе, и девушка вскочила с кушетки, рванув к двери. -стой, Мила… -он подонок…я ненавижу его… Она вырвалась шальным ветром в коридор. Вера Ивановна ринулась вдогонку. -Мила… Она неслась сметая все на своем пути, плача и роняя соленые капли на мраморный пол. Ее нос превратился в распухшую пуговицу, а глаза застилались слепящей пеленой. Женщина успела поймать девушку только на улице. Парк обескуражено вздрогнул листвой, и замер. -оставьте меня… -послушай, прекрати быть ребенком в конце то концов, у тебя будет малыш…Бог не всем дает такое счастье, ну и что, что кому-то раньше, кому-то позже…тебе не десять лет… Она стояла молча, тупо сверля одну точку в глубине сада. -я рожу его… Она ушла. Вера Ивановна не знала то ли ей радоваться, то ли плакать. Девушка согласилась родить не желанного ребенка, отказавшись от аборта, но радость ли это? Она скрылась в своем кабинете, оглядев старый парк, словно прося помощи и подсказки. Но парк предательски молчал, он тихо скорбел мелким дождем, и покойным шелестом листвы, первой, ранней, едва наметившейся. Что он скажет? Очередная маленькая мама…в чьем сердце уже сейчас нет места для любви к своему ребенку. Все стихло. Медленно день сменился вечером, вечер ночью, а ночь затянулась на целых девять месяцев. Девушка приходила почти каждый день, ее наблюдали, пичкали витаминами, проверяли анализами, и с Богом отпускали домой. Проходили месяцы, она приходила уже пузатенькая, такая миленькая маленькая кругленькая девочка с по-прежнему огромными глазками, в которых уже зарождалась взрослая тревога. Сменялась природа, то томная жара, то холодная промозглая осень, то зеленый берет у парка, то пестрый, рыже-алый. И вот тронутый сединой парк, гостеприимно с волнением ожидал Милу, то затихая, то нервно шумя голыми ветвями. На дворе стоял промерзлый декабрь. В начале девятого в воротах больничного парка показалась маленькая кругленькая фигурка девушки. Она была так щедро закутана в полушубок искусственного меха, и на голове роилась огромная вязанная шпака, вроде тех, что нахлобучивают детям в сильные морозы. -ну, и видочек, у этой леди…-подумал, парк, лениво потягиваясь заснеженными ветвями лип. Девушка мельтешила по узким, не ровно расчищенным тропкам к главному зданию роддома. В ее маленьких детских ручках крепко висел пакет, черного цвета с наивной надписью « Добро пожаловать в наш рай». Видимо одна из компаний города прорекламировала свою фирму на этом пакете, наивно полагая, что так они обретут новых клиентов. Люди покупают пакеты, совершенно не задумываясь, что на них написано, им важнее то, что в них можно положить. В пакете девушки притаились: книга, что-то вроде бульварного чтива, полотенце, взятое впопыхах и по незнанию, и паспорт, больше Мила решила ничего не брать, предполагая, что она ненадолго.
Юркая неуклюжеватая девушка торопливо забралась по невысокой лесенке, и вот она уже вся вспотевшая от небольшого кросса, стоит перебирая с ноги на ногу у кабинета Веры Ивановны. -ой, привет, проходи… -здравствуйте… Тихо прошептала себе под нос смущенная девушка. -что стряслось? -вот… Девушка снимает шубу, нервно роняя ее на кушетку, и задирает подол легкого летнего платья.
Женщина напряглась. Девушка стояла вся мокрая, и по шерстяным светлым колготкам текла жидкость, собственно в которой несколько часов назад плавал ее малыш. -милая, да у тебя воды отошли, я же говорила, как только, так сразу вызывай скорую… -у меня нет дома телефона, а соседи не пустили… Девушка вдруг съежилась от боли, и присела, по щекам быстро побежали прозрачные ручейки слез. -больно… -сейчас, дорогая, сейчас… Женщина кинув ручку на стол, так, что та рванула крутясь вниз со стола, на пол, закатившись под шкаф. Через секунду ее не стало, она вылетела пулей из кабинета. Стало страшно. Девушка сидя на корточках, принялась раскачиваться, как в детстве, когда мама успокаивая ее, качала в руках, целуя разгоряченный мокрый от детских слез обиды, лобик. Она вот уже несколько лет живет одна в родительской квартире, и знать не знает о такой боли, что сейчас резала ее живот. Не желая больше терпеть, Мила вскочила и тут же покосившись от резкой колющей боли, рухнула на кушетку. Ей казалось, что она пытается выбраться из самой себя. Моментально ее увезли в родильную палату, скоропостижно скинув с нее всю одежду, облачив во что-то белое и мягкое. Санитарка, большая и полная, словно Геракл в юбке буквально в одиночку закинула юное тело маленькой мамы на родильный стол, и приказала раздвинуть шире ноги. Девочка взмолилась, и замерла, мысленно прекращая поток боли. -не замирай, дыши, глубже… Мила плача и цепляясь за простынь, начала судорожно дышать, не имея представления, что будет дальше. Ей казалось, что сильнее боли уже не должно быть, это предел, от которого ее сейчас бьет дрожью, и выворачивает на изнанку. Мысленно она вспомнила ту единственную ночь с Антоном, проклиная то что случилось тогда у него дома. Если бы она знала к чему это приведет, и что ей предстоит испытать, она бы никогда не позволила ему сделать ее мамой. - что с нее возьмешь, ребенок, чистой воды дитя… Санитарка, пожилая женщина, ссутулилась и тихо ворча, стояла возле Веры Ивановны. -отец то хоть есть… Девушка зажмурила глаза, и отвернулась, стало невыносимо понятно, что с ней сейчас происходит. Она словно очнулась от сна, встрепенувшись и осознав всю трагедию происходящего. На уме у нее была лишь одна мысль, родить и убежать отсюда подальше и больше никогда не приходить сюда. -прекратите Валентина, вы можете приготовить бокс для младенца… -хорошо, как скажите…но лучше бы она сделала аборт… -прощу вас… Вера Ивановна ожесточенно оглядела санитарку, крутящую толстым задом к двери. Девочка не приходя в себя, затихла. -эй, милая, а ну ка дыши, давай - давай, не лентяйничай… Мила понимала, что что-то не так, но ей отчего-то захотелось просто перестать дышать, словно таким способом она избавит себя от этого ребенка, и завтра как обычно отправится с подругами гулять. Роды вышли тяжелыми, затяжными. Вера Ивановна позволила себе такую оплошность, из которой Мила поняла, случилась беда. -позовите мне Петра Владимировича, мне нужен вакуум… Девушка вжимаясь от боли в кушетку, не издавала ни звука, поражая этим всех присутствующих. -вот это выдержка, молодец, но лучше бы она кричала, потом будет легче принять ребенка…- шептался кто-то у окна. Боль то накатывала горящей лавой, то отступала, придавая новые силы. Как только она ощутила что-то инородное промеж ног, так с силой и болью рвущиеся из нее, она завопила от страха, и панического предчувствия разрешения этих мучений. -молодец, кричи, родная, кричи… Вера Ивановна, покрывшаяся испариной, глядела прямо в голубые огромные глаза девочки. Вдруг она сбросила взгляд, переведя поспешно его в пол. Она уловила в глазах маленькой мамы страх и неимоверное желание забыться. -терпи, терпи Мила, все сейчас кончится… Последний всхлип и толчок, и ребенок вылетел словно намыленный, так орущее упавший в руки акушерки. Девушка дернулась, и упала на кушетку, сжав с силой ноющие ноги. -молодец, умничка, у тебя девочка, Мила… Все вдруг провалилось в пустоту, не было слышно ни плача ребенка, ни успокаивающих голосов врачей, только шум в ушах, медленно вызывающий новое противное чувство отвращения к синюшному комочку, положенному на ее грудь. Она отвернулась, чуть не уронив ребенка на пол. Санитарка в испуге, подхватила младенца, и сердито, осмотрев девушку, унесла дочь в бокс для недоношенных. -Мила… Тишина. Она не повернула даже головы в сторону Веры Ивановны. -я оставлю тебя одну, нужно набраться сил перед кормлением Вечер неторопливо и лениво цеплялся за пространство белой палаты. За окном разыгралась снежная буря, деревья в испуге шатались из стороны в сторону. С каждой минутой становилось все темнее, луна небрежно проливала желтый свет на окна, заставляя девушку не мигая смотреть на бег времени. Утро пришло внезапно, почти в забытье застав Милу в паническом состоянии. Ребенка все не несли и не несли, и девушка молилась, чтобы это мгновение длилось вечность. Но все же настал тот момент, когда распахнулась скрипящая дверь в палате, и на пороге стояла Вера Ивановна, впервые саморучно неся ребенка мамочке. Но именно этой девочке ей хотелось принести самой младенца, при этом посмотрев в ее огромные глаза. -а вот и мы… Тишина. -ты придумала имя, Мила? -нет… Она огрызалась, стараясь не смотреть на женщину. -возьми ее…. -нет… -что такое? -ничего… -надо покормить… -нет… -Мила… -что? Девушка резко рванула взглядом на озадаченную женщину, и прожгя ее горящим взглядом ненависти, резко вскочила с кровати, поморщившись от внезапной волны боли внизу живота. -ты отказываешься от кормления? Вера Ивановна говоря эти слова неоднократно, подразумевала иное, более страшное. -я отказываюсь от нее… -ясно…ты испугалась, но это естественно, страх пройдет, вот увидишь… -нет… Надежда скользнула под кровать, и ползком скрылась за дверью, мигом преодолев коридор, испарилась в зимнем утреннем парке. -ты хорошо подумала -да…решено… Девушка, стоя у окна, видела, как надежда Веры Ивановны, трясясь, мельтешила вон из парка, загребая охапки снега, и судорожно оглядываясь на окна ее палаты. Женщина, повидавшая в этой больнице многое, решительно вынесла новорожденную из палаты, но именно сейчас, именно в этой ситуации, она еле сдерживала слезы. Девочка родилась здоровой, и даже очень крепкой и красивой. Дверь захлопнулась. И девушка тихо прошептала, вжавшись руками в подоконник. -я невозвращенка… Так часто мама говорила малолетней дочери, всякий раз уходя от отца. Эта фраза впала в душу малышки, и она тогда не понимала, что бы это могло значить, но сейчас, она явственно ощутила смысл сказанного. К вечеру, дрожащей рукой, не поднимая глаз на Веру Ивановну, она написала отказ от дочери, и не оставив имени ребенку, смело выпорхнула из ставшего клеткой роддома. Почувствовав свободу и свежесть декабрьского ветра, она решительно устремилась прочь от своего счастья, не понимая, что натворила. Парк озадаченно тоскливо провожал ее взглядом, искоса поглядывая на силуэт Веры Ивановны в окне. Она сжала себя кольцом рук, и пристально смотрела на уходящую маленькую маму. Она попыталась, еще тогда, в кабинете, выспросить хотя бы имя девочке, но Мила злясь и нервничая, лишь прошипела, что-то вроде - «в честь вас назовите», и выбежала прочь, сломя голову. Что она на это скажет, ничего, она промолчала, и отошла от окна, стирая скупые, претерпевшие профессиональную выдержанность, слезы. Мила шла качаясь, страшно кружилась голова, и ноющая боль внутри нее, заставляла девушку ежиться при каждом шаге, так неосмотрительно уносившем ее прочь от дочери. Она ушла. Опустел зимний парк. Дико застонали деревья, качаемые скорбящим ветром. Медленно наступала ночь, время когда все чувства обостряются, заставляя неистово страдать.
-как думаете она вернется?- спросила тихо, немного растерянно санитарка Валя -нет, думаю не стоит даже и ждать… Вера Ивановна была мягкой женщиной, добродушной и ласковой со всеми мамочками, но Мила надолго въелась в ее память, заставляя познакомится с новым жестоким чувством- чувством непонимания и презрения. Она предлагала ей помощь, предлагала небольшую сумму денег хотя бы на первое время, но Мила была решительна и непоколебима. Ее удивляла ее манера молчать, не стонать, не орать, принимать решения, и никогда от них уже не отказываться. Маленькая в сущности девочка с такими взрослыми поступками. -вы отчего ж домой-то не идете, сын подиче заждался… Валя знала, что у Веры Ивановны был сын, приемный, когда-то так осознанно взятый из своего же роддома. Такая же как Мила оставила, отказавшись от мальчика, а Вера Ивановна первый раз столкнувшись с таким поведением матери, усыновила единственно тогда в советские времена отказника в их родильном. -да, Пашка ужин приготовил, звонил недавно… -ну, вот, бегите, я до дежурю…не придет она, и то правда… Вера Ивановна еле-еле справляясь с адской головной болью, отправилась к дому. Внизу стояло такси, зазывно мигая фарами в ночной мгле. -что-то вы задержались, обычно в семь уже едем, а сегодня…что-то случилось? Таксист, незамысловатый мужичок, постоянно отвозивший ее до дому, живя с ней в одном подъезде, вечно выспрашивал про вновь родившихся детишек, так лукаво улыбаясь, при ее подробных рассказах. Но сегодня она молчала. Ее глаза грустные и ищущие приюта ползали по промелькивающей ночной обстановке за стеклом, губы строго и недоступно сомкнулись в тоненькую суровую ленту. -работа…
Мила не спала всю ночь, нервно ворочаясь, и колотя подушку, чтобы она стала мягче. Где-то к полуночи, она вдруг разразилась долгожданными слезами. Отчего они? Она и сама понять не могла, вроде бы все разрешилось, она вновь свободна, может идти смело гулять, даже может снова влюбиться…но… Девушка села на кровати, и сжав себя, поняла, что ее колотит страшной лихорадкой. Она разгоряченная и улитая слезами, вскочила и рванула к окну. Там внизу, во дворе безмятежно падал белый пушистый снег, скрипел мороз, и ветер заунывно гонял, небольшие охапки белой ткани по детской площадке. Она стояла босая на холодном полу, и вцепившись в подоконник, тихо плакала. Что-то случилось, в какой-то момент… С этой минуты, она не могла спать, она не могла есть, она просто словно зомби бродила из угла в угол, судорожно не справляясь с депрессией.
Но уже через пару дней, новая Мила первый раз после родов спокойно вышла на улицу. Это было позднее утро, воскресенье. Она почти счастливая и довольная вылетела из подъезда, но только ее нога коснулась снежного настила аллеи, ведущей к магазину, через детский городок, она остолбенела, задрожав. Полная площадка детей разного возраста. Одни вереща, бегают, валяются в сугробе, после чего все белые и мокрые, со сбитыми шапками на кудрявых головах, несутся к мамам, падая и тут же вскакивая, кидаются в любимые, родные объятья. Другие, более спокойные, роются усердно в песочницах, забитых грязным вперемешку с песком снегом. И вон там, поодаль, стоят торжествующие отцы, за ними болтающие о своем, о женском, мамы, искоса следящие за своими чадами. Мила не могла оторвать глаз от этого сумасшедшего зрелища. Резкая боль внутри пустого живота, но какая-то иная, больше похожая на душевную боль, заставила девушку скорчится. -что с вами? -ничего, сейчас пройдет… Молодая девушка помогла ей дойти до лавочки, усаживая ее, и одновременно что-то строгое крича сыну, что полез на горку. -идите к нему, я справлюсь… Мила не могла больше находиться здесь, в окружении того, что она оставила пару дней назад в роддоме. Девушка ушла, быстро сняв мальчишку с горки, и прихлопнув по попке, игриво чмокнула в щечку, раскрасневшуюся на морозе. День за днем ей приходилось проходить в магазин через шумную детскую площадку. И с каждым днем она все больше и больше ощущала ненужность миру. Но лишь одна вещь была не измена – она не желала возвращаться за дочерью.
Парк перед больницей стал чахнуть, в мучительном ожидании девушки. -что это с садом, Вера Ивановна? -что такое? Вера Ивановна поспешно подошла к окну. -ничего вроде… Валентина, доковыляла до окна, и втиснувшись в промежуток между столом и подоконником, стала молоть свое и чужое, заставляя Веру Ивановну все больше погружаться в свои непрерывные мысли. -вот видите, деревья какие-то понурые, словно кто-то опустил руки…а вон, смотрите там в дали, все скамейки в снегу, а одна чистая, словно кто-то желая уединиться со своими грустными мыслями, сидел там весь день и даже может вечер… -прекратите Валентина, шагайте работать…да, я сегодня хочу навестить…Веру… Санитарка медленно поглядела на женщину, как-то отстраненно отвернувшуюся от нее, и тихо сказала. -вы не знаете…да…? -что? Вера Ивановна в страшном предчувствии повернулась на санитарку. -Верочку увозят сегодня… -куда? Кто? Женщина в нервной панике вскочила с кресла, и ринулась к двери. -приемные… Обычно здоровеньких и сильных ребятишек быстро находили новые приемные родители, и Вера Ивановна это прекрасно знала, радуясь и ликуя за малыша, но сейчас…сейчас, она неслась по светлому коридору, искренне желая, чтобы малышка не понравилась приемным родителям. -где Вера ? Вера Ивановна влетела в бокс для новорожденных отказников, и с огромными темнеющими от паники глазами искала малышку в маленьких кроватках. -она в комнате для родителей… -в какой, черт вас побери… -во второй, на третьем этаже… Эта фраза уже догнала Веру Ивановну в пути на третьем этаже. Она остановилась предусмотрительно перед дверью. Оправилась и рывком распахнула дверь. -здравствуйте, я врач-акушер, Вера Ивановна, принимала Верочку… -очень приятно… Миниатюрная женщина лет тридцати пяти, держащая малышку, и мужчина уже к сорока годам, нервно потрясывал документами, что-то рьяно доказывая испуганной жене. -вы желаете удочерить ребенка? -да… Как-то неуверенно и смущаясь заявила женщина. Мужчина явно недовольно скорчил гримасу раздумья. Вера Ивановна, еле сдерживая себя, не дыша, присела рядом на диван. Скрестив руки на коленях, она сначала провела беглым взглядом по мужчине, затем перевела нервозный взор на женщину, что все сильнее сжимала кулек в руках. -понимаете… Но неожиданно мужчина встрепенулся и вскинув бумагами, повернулся к ним. На его лице явно отразилось недовольство. -нам сказали, что ребенок абсолютно здоров… -да, это так и есть… -тогда что это? Мужчина подал выписку из карты малышки, где корявым врачебным подчерком был выведен диагноз. «Повышенная нервная возбудимость, подверженность частым стрессам». -и что? -как что… -это практически всем детям пишут, когда от ребенка отказались, и он не получал грудного вскармливания, это для ребенка стресс… Тишина. Минуту никто не решался заговорить. -вы будете усыновлять ребенка? Вера Ивановна решительно встала и направилась к двери. Она не поворачиваясь, застыла в дверном проеме. -да, мы берем эту девочку… -Вера… -что? -ее зовут Вера… -мы сменим имя… Женщина сжала косяк, и зажмурив на секунду глаза, шагнула, шатаясь, в коридор, стремительно закрыв за собой дверь. Она не смогла дойти до кабинета, встала к стене, и медленно сползла вниз, зажав сердце. -что с вами Вера Ивановна? -ничего, сердце что-то закололо…
Прошел месяц, медленно город возвращался к прежней жизни после Нового Года. Снег все сильнее заваливал парк родильного, и все труднее было осознать свое одиночество. Мила нервно наливала кофе, когда в дверь позвонили. -кто там? -Мила Уварова? -да -откройте, это из службы попечения… Девушка удивившись столь нежданным гостям, отворила железную дверь. -что-то случилось? -нет, мы по вопросу о вашем ребенке… -о ком? -о ребенке, по-моему, у вас дочь…так? Девушка прислонилась к стене, и зажав за спиной ложку так, что стало неистово больно, все же нашла в себе силы ответить. -она осталась в родильном… -вы отказались от ребенка? В глазах двух мужчин читалось непонимание. -да… -документ? Девушка быстро принесла лист, на котором было написано заявление с отказом от малыша. -поздравляем… Девушка вскинула голову. На лице застыл немой вопрос. Что? -вашу дочь усыновили…-так неосторожно ляпнул один из служащих. Глаза девушки мигом ринулись в пол. -спасибо…у вас все? -да, собственно мы не по этому поводу, мы думали вы нуждаетесь… Она не дала договорить, и просила их убраться. -не нуждаюсь…до свидания… Дверь захлопнулась, и Мила села на пол возле порога. Слезы сами покатились тоненькими ручейками по красивому ставшему намного взрослым лицу.
Это был понедельник, январь, ужасный мороз и снегопад. Ворота распахнулись, и парк встрепенулся, сегодня ему снилась Мила. По аллее семеня шла девушка, в том же полушубке, вот только без шапки, с растрепанными ветром волосами. Ее уши стали бордовыми, губы выписывали чечетку на красном от мороза лице. Глаза не мигая, упрямо смотрели на окна кабинета Веры Ивановны. Все замерло, седовласый парк напрягся в ожидании. Девушка мигом настигла кабинета Веры Ивановны. -можно…она постучала, робко и боязливо -да Вера Ивановна вскочила из-за стола и застыла в изумлении. -Мила? -здравствуйте… Девушка опустила виновато голову. -что-то случилось… -нет…точнее…да! Девушка запиналась, нервно крутя шарф в руках. -что? Женщина невыносимо сжала ручку ладонями, предчувствуя самое страшное. Она грезила, чтобы Мила пришла за дочерью, но не сейчас, когда уже так поздно. -я чувствовала себя невозвращенкой, так говорила моя мама, когда мы бежали от отца…она знала, что вернется, но каждый раз говорила так… Вот и я…пришла…за … Девушка подняла взгляд вопрошая. -Вера…мы назвали ее Верой… Девушка встрепенулась, и внутренне ликуя, даже задрожала, на лице отразилась эйфория. Она почувствовала себя на столько счастливой и сильной, мысленно гладя себя по головке за свой такой правильный поступок. Она поняла, что без дочери она никто…она одна, совершенно одна. Неожиданно послышался плач младенца в соседней палате, кто-то родился. Девушка улыбнулась, прислушиваясь к таким родным воплям. -Мила…послушай меня… Девушка напряглась, зажав шарф с такой силой, что побелели костяшки на руках. -Верочки здесь больше нет…ее удочерили… Вера Ивановна не решаясь, все же подняла болезненный взгляд на Милу. И лучше бы она этого не делала. Ей надолго врезался в память этот взгляд. Душевная боль, что привела молодую девушку обратно, вдруг стала физической, нестерпимой, неистовой, адской, она медленно спустилась вниз живота, закрутив все внутри, и выплеснувшись через глаза, пролилась огромными слезами. -ясно… Что она хотела? Она же знала, знала что ее дочь удочерили приемные родители… Но надежда, надежда всегда умирает последней, ей хотелось не верить словам, ей хотелось верить своему сердцу, которое так неистово вопило о том, что ее дочь все еще ждет ее здесь, в роддоме, мирно сопя в кроватке для отказников. Она исправит все, заберет ее, приласкает, одарит самой искренней и нежной материнской любовью, загладит свою ошибку любой ценной. И вот…этот воздушный замок рухнул прямо к ее ногам, издав прощальный стон. -мне жаль, Мила… Девушка встала со стула, качаясь на тоненьких ножках, и поплелась всхлипывая к двери. Вера Ивановна не находя себе места, не знала что сказать ей вдогонку. -Мила…постой… -прощайте, Вера Ивановна… Она ушла, медленно плетясь по заснеженному саду, не поднимая ставших в миг взрослыми тревожными, глаз, и не желая жить. Скорбя, ветер поднимал легкие охапки снега, и бросал в ее лицо, стирая соленые капли.
-Вера Ивановна…Вера Ивановна… Валя неслась из приемной прямо в кабинет главного акушера. -что, что стряслось… Женщина выбежала, словно на пожар, на встречу взбалмошной санитарке. -Вера…Вера …вернулась… -что, что вы несете? -они отказались ее удочерять…она внизу в приемной…она все время плачет, не принимает новую мать, вот они и испугались… -не может этого быть, где, где она? Женщина рванули вниз, в приемную. Первая мысль, дикая и необузданная, промелькнула в голове женщины. «Надо вернуть Милу…». Малышку, закутанную, в одеяльце внесли в палату для новорожденных. Девочка мирно сопя, спала. Вера Ивановна, замедлившись всего на минуту, борясь с сомнением, все же рванула на улицу, не одеваясь, в тапочках на босу ногу. -Мила… Она доходила уже до ворот. Но ветер, смелый расторопный и вездесущий, мигом донес ее имя до слуха девушки. -да… Развернулась та, и вгляделась в белеющий развивающийся на морозном ветру халат. -Вера Ивановна… Она не задумываясь, ринулась к ней. Слезы радости отчего-то так преждевременно брызнули из раскрывшихся голубой лазурью глаз. Руки поспешно приглаживая растрепанные волосы, стали усердно помогать бежать. Забылась боль в животе, забылось все, она бежала гонимая ветром. Вера Ивановна, перебирая замерзшими ногами, так густо покрывшимися сковывающим снегом, нервно ожидала ее, понимая, что все же она не сможет заменить Верочке настоящую мать. -что, что случилось… Девушка открытая и взволнованная, знала, что Бог ее не оставит. -Верочку вернули…она твоя… Боже, взмолилась, Мила, спасибо тебе! Она прыгала, бегала кругами возле Веры Ивановны, утирающей слезы счастья с бледного лица. Впервые она увидела настоящее лицо девушки. Это неимоверно красивая, добрая, открытая молодая женщина, ставшая мамой. Но вдруг Мила остановилась, и эйфория сменилась тревогой. Вера Ивановны взмолилась, стало неимоверно страшно, неужели она ошиблась. -у меня же нет коляски… Выдохнув, Вера Ивановна засмеялась и весьма сильно обняла девушку. -дурочка ты…маленькая…все мы купим, все у нас будет… Мила отстранилась, и подняла неверующий взгляд на женщину. -как? -разреши мне тебе помогать…мой сын вырос… Вдруг обе поймали за хвост одну и туже мысль. Лукаво улыбнувшись, Вера Ивановна, добавила. -Пашка, помнишь он приходил к тебе в палату, когда ты лежала на сохранении, как он тебе? Мила смущенно улыбнулась, и промолчав, подумала… «А что…он ничего, хорошенький…». Парк вздохнул с неистовой силой облегчения. Он верил, так сильно верил, что материнское сердце не даст погубить детскую душу таким страшным словом – отказник! | 
Администрация // Объявления
