Я вижу музыкантов на улице
они поют о дороге по которой приехали,
о домах за деревьями, о заходе солнца
и городе где желания тают как снег.
Мне нравятся их черные руки,
отбивающие такт в барабаны,
и мне нравятся их повязки на головах,
они как знаки неприкасаемых,
и девушки у них такие же сильные,
они пойдут за ними по разным дорогам,
когда однажды сердце одного из них
этого захочет, как волна хочет
добиться другого берега.
Я с ними вместе, и я тоже бью
в свой барабан, просто невидимый он,
потому что создан из слов.
Я иду дальше. На краю тротуара стоят
проститутки, по две, курят, на них
короткие курточки и такие же юбки,
им холодно и поэтому они немного
пританцовывают и смеются, им нечего терять
в этой жизни где удача или смерть
всегда рядом, в любой машине, которая
их увозит и снова привозит назад.
Я не знаю, когда они спят и видят ли сны
но все, что я могу им пожелать
это цветных снов, как в детстве,
из которого они выбрались кое-как.
Я сдерживаю себя,
чтобы не сказать это вслух.
Я встречаю бродяг. Это профессионалы
своего дела: они знают к кому можно приставать,
а к кому нет. Они держатся гордо
и одинаково пьяные идут точно, как пароход
с одной и той же скоростью и балластом.
Один из них просит у меня сигарету,
и я даю ему, как возвращают долг.
Потому что есть родство поэта с бродягой.
Оба свободны и знают цену свободе.
Впереди ярко горят аттракционы. Блестящие
от рекламы и массы фонарей. Такие мало
напоминают детство. Они скорее напоминают
взрослость – хулиганскую, где пробуждаются
желанья совсем не детской грубости.
Я не люблю эти новшества, но они навязываются
хуже чем снег на голову, их наглая музыка
звучит еще два квартала.
Люди идут толпами и делятся
на две категории – до аттракционов и после.
Я не вхожу ни в одну из них,
но разве виновен я в этом?
В витринах магазинов работают телевизоры.
Их десятки. Все показывают разное.
На одном экране женщины раздеваются.
На другом мужчины бросают лассо.
Ролики рекламы предлагают зубную пасту
и стиральные порошки. Люди останавливаются
возле витрины, глядят и двигаются дальше.
Все двигаются, только я стою и думаю
о рождении и о том, что эту тайну
не смогут открыть священники.
Ревет полицейская машина. Ей уступают дорогу.
Она проносится мимо меня. Люди в машине
сосредоточены, их губы сжаты так плотно, что
кажется, они никогда не произносят ни слова.
В этот момент я думаю что люблю людей,
какими бы они ни были и с этим чувством
захожу в бар. Бар для меня любимое зрелище.
Здесь властвует дух мужчин, алкоголя, и
здоровые мужики говорят о серьезных вещах,
таких как женщины и зарплата. Или молчат.
Так, как в баре, люди нигде не умеют молчать
и так много сказать молчанием.
Вижу, как подходят мужчина и женщина к стойке.
Она покупает водку и воду и
становится возле дверей и ждет.
Покорная как все жены и скорбная как богоматерь.
Я даже уверен, что она в какой-то степени
богоматерь, и дома их ждет сынишка
и сцена эта обычная и повторяется
с небольшими вариациями каждый день.
Потому что женщины каждый день
плачут и любят.
Потому что мужчины каждый день пьют.
Потому что проститутки рискуют
каждый день выходя на работу.
и тем более аттракционы каждый день
по сто раз на дню крутят одни и те же песни.
А им вторят полицейские машины,
что аккуратно объезжают бродяг.
И я собираюсь домой, когда собирают
свои инструменты музыканты у старого собора,
где сумерки приходят раньше на час.