Сегодня у Толеньки было радостное настроение. Он был готов играть хоть весь день, с утра до вечера, а потом – ух! Толя чуть ли не засверкал от счастья, – потом, он точно знал, ему должен был присниться самый долгожданный сон. Раз в год сон обязательно снился, и всегда в одну и ту же ночь. Такой волшебный, такой дорогой… Мальчик весело закружился на месте, но тут же спохватился и прижался к ограде. Не время, не время пока ликовать – еще успеется. И сам себе кивнул. И затараторил громко: «Раз, два, три, четыре, пять – я иду искать! Кто не спрятался, я не виноват!»

-Я иду искать! – повторил Толя и обернулся. – Ага!

Ну, кто же так прячется, дядь Петь?! Говорил же вам – тут вы, как на ладони. И он показал открытую ладонь. Надо же додуматься – спрятаться на самом видном месте, не холме. Хи-хи. Дядь Петь, вы неисправимы, и нечего делать такое лицо, что вам нет до этого дела. Мальчик прищурился. Да ну вас, дядь Петька, вы бука какой-то. И еще добавил напоследок: Бу! Убежал с холма.

Анфиса Сергеевна! Нашел! Ха-ха. Хи-хи. Я нашел, я нашел вас. Утю-тю-ри-тю-тю. Мальчик прыгал и скакал. Нашел, сказал приглушенно, улыбаясь во весь рот. Забавно как-то, а в школе мне приходилось от вас прятаться, помните?! Вижу же, помните конечно. Уху! Классно было. Мальчик высоко подпрыгнул. Мальчик радостно сиял.

Опа! Никогда тебе от меня не спрятаться, Аленка. Никогда и нигде. Толя напустил на себя серьезность. Он знал, с девчонками порой нужно быть серьезным, так сразу старше выглядишь в их глазах. Хм-м-м… Но место хорошее выбрала. Похвалить тоже нужно – девчонкам это очень нравится. Такое… такое вот… Мальчик силился вспомнить подходящее слово. О, точно! Романтикное! Надулся от важности Толя. Эй, ты чего смеешься?! Чего? Не так сказал? Романтичное? Ну и пусть. Кажется, даже обиделся Толенька. Знал и без тебя, шутил просто, прикалывался над тобой. И это… некогда мне тут у кустов сирени с тобою болтать, искать еще многих надо. Аленка, сегодня я обязательно всех отыщу! Вот увидишь, Аленка. И убежал.

Еле слышно говорил толя, очень-очень тихо, обходя большое дерево: кто не спрятался, я не… И как закричит, выпрыгнув из-за ствола: …я не виноват! Ха-ха-ха-ха!!! Залился звонким смехом. Ромчик, ты чего такой, с лицом перекошенным? Испугался! Ха-ха-ха. Да ладно тебе, не обижайся, ведь здорово получилось, ведь правда. Не будешь ты заикаться, точно говорю. А это у тебя икота просто. Ты что, сам что ли не видишь? Ну, даешь, Ромчик. Не злись. О! Смотри, что это? Мальчик показал куда-то вдаль. И тут же юркнул прочь.

Андрей Геннадьевич! Верка! Димка! Шура! Костян! Ирина Федоровна! Баб Люся! Семен Константинович! Даня! Юра! Дядька Захар! Дед Володя! Антошка-лукошко! Баб Женя! Баб Соня! Дмитрий Иванович!..

Так и случилось – до позднего вечера, без устали играл Толя в прятки с друзьями, да со знакомыми. Всех нашел, всех отыскал. Везде, с каждым посмеялся, поделился своим радужным настроение. Ох, наигрался. Устал даже, бедняга. «Домой пойду, – кинул Катюше, которую последней нашел, – спать охота». Зевнул даже в подтверждение слов. Так сладко зевнул, что прослезился. «Ух!»

Тихо здесь. Только плач еле слышно горький. Одиноко здесь. Только одна живая душа среди крестов и памятников склонилась над маленькой могилочкой. Плачет хрупкая, согбенная, не по годам постаревшая женщина. Ладошки прижала к личику, а слезинки катятся сквозь пальчики, текут по ладоням, по запястью текут. Срываются слезинки капельками солеными и падают на сухую землю могилки. А день такой теплый, день такой ясный, день такой светлый, но печальный, но грустный, но тяжким грузом на сердце.

Наплачется сейчас мать над могилой сыночка своего. Прижмется к курганчику, поцелует окропленную слезами землю, поцелует металлический памятник, тронутый ржавчиной. Но не взглянет на пожелтевшую фотографию – непереносимо ей увидеть улыбку смышленого мальчика, доверчивые глазки его, копну темных волос. Повздыхает глубоко, сдерживая новый накат слез, проведет ругой по выгравированной надписи на памятнике, ощутит самое важное слово и захолонет сердце на мгновение. Выть захочется.

-Толенька, мальчик мой…

Мальчику снилось самое желанное, самое дорогое, чего на свете нет и быть дороже не может. Снилась ему мамочка, как всегда красивая, как всегда самая-самая. Грустила мама, но не чувствовал грусти мальчик, только улыбаться хотелось ему, любоваться мамочкой. И целовать ее руки изящные, целовать в губы алые, в очи светлые. Целовать и целовать. И обнять ее. «Мама!» - позвать. Тогда коснется она его, но почему-то зажмурившись, и назовет самым сладким голосом по имени: «Толенька, мальчик мой».

И все закружиться! И все засверкает! Радость, точно карусели, закружит, Счастье, точно яркие цветы, расцветет неописуемым садом. Аха-ха-ха-ха… Плескаешься в смехе, как в искрящемся озере. «Я люблю тебя, мама!»

Скоро опустится на землю лунная ночь. В сон погрузятся еще живые. И тогда проснутся другие, тоже живые, тоже живущие. Просто ушедшие, просто приютившиеся по соседству. Надолго ли, и куда дальше путь свой направят? Неизвестно это. Но встретятся все, кто желает. А пока будут спать живые, другие живые проснутся – начнется для них новый день.

-Раз, два, три, четыре, пять – я иду искать!

. . . . . . . . . .