-Было сиреневое небо и туман - много тумана, так много, что почти ничего и не видно. Озера были - огромные, прозрачные, а в них - серебряные рыбки, глазастые и юркие. Лодочки были, а в них - одинокие рыбаки. А еще леса зачарованные и синие горы, в пещерах которых испокон веков прятались легенды. Непуганые почти легенды, прятались так, чтобы интереснее всем было.

Да много еще чего...и замки, заросшие плющом и окруженные колючими кустами диких роз, и шаткие деревянные мостики, и тихое, печальное осеннее море, и утесы, и пустынные площади заброшенных городов, и...

Все равно, всего не перечислишь.

- Дед, а, дед, а откуда ты знаешь про эту страну? Ты там был?

- Был. Я там все детство был, да и потом, бывало, заглядывал - так, побродить в одиночестве по каменным мостовым, или послушать издалека плач одиноких сирен.

- А сейчас? Не заглядываешь?

- Да нет. Нету больше этого места. Ну, или мне туда дорога закрыта. Да и зачем? Сейчас я все больше в других местах бываю - где небо чистое-чистое, ни облачка, и повсюду смех, песни. Люди танцуют, улыбаются друг другу, жгут ночью костры, а на Ивана Купалу бегут искать огненный цветок папоротника. И находят даже, говорят. Хорошо там. А про ту страну лучше и вообще вам забыть. Мертвая она - и сейчас, и всегда такой была. Лишь туман да тоска.

Дед улыбнулся внукам и покачал зачем-то седой головой.

А внуки посидели еще минуты с две, надеясь, что вдруг дед еще чего захочет рассказать, а потом разбежались по своим делам.

***

Она тихонько подошла к нему и положила руку на его плечо. Улыбнулась - неловко как-то, смущенно. Села рядом.

- Опять грустишь?

Старик махнул рукой и усмехнулся.

- Да ерунда это все. Старость. Привык, видимо, к грусти к этой, настолько привык, что уже и счастье не в радость бывает. Ерунда.

- Ты скучаешь, я же вижу.

- Ну, от тебя-то никогда я ничего скрыть не мог. Да обычно и не надо было. Дурак я просто старый, вот и все. Петь бы мне от счастья да джигу отплясывать, а я все кисну, да малышам мозги пудрю.

Он нежно прижал ее к себе и прикоснулся к ее лбу сухими потрескавшимися губами.

Она задумчиво теребила край своей блузки.

- Слушай...я ведь тоже скучаю, знаешь. Просто думала, так оно лучше будет для нас. Помнишь? - она хитро улыбнулась ему. - Помнишь, как услышал меня тогда? Глупый был, молодой. Сколько вас таких...Если бы не влюбилась тогда - погиб бы, точно. Да и если бы там остались - все равно бы погиб, ничего я с собой не могла бы поделать. Природа такая.

Он рассмеялся.

- Ну, кому, как ни тебе знать, как устоять было трудно. Да чего уж сейчас...не надо было идти. Любил бы все равно, слушал бы...а подходить - ни к чему это. Только хуже всем.

- Знаешь, а ведь еще можно все вернуть. Мы ведь оба скучаем. Только, сам понимаешь, там вместе нельзя. Скажи только, хочешь ли?

Старик посмотрел на нее прищурившись, словно в мысли пытаясь заглянуть. А потом - поцеловал ее руку и улыбнулся - тепло-тепло, только в глазах - грусть беспросветная.

- Сама знаешь, что хочу. Только тебя терять не хочется.

- Я с тобой буду. И любить буду. Только издалека. А теперь - просто закрой глаза.

- Я люблю тебя, знаешь?

- И я.

***

У кого-то счастье - солнечное, с хитринкой в детских глазах. Оно заливается пастушьей свирелью и смеется тысячей одуванчиков в весеннем поле. Оно пахнет луговой травой и черемухой. Беспредельное такое, светлое счастье.

А у кого-то оно совсем другое. Задумчивое, одинокое счастье туманных гор и хмурых облаков, бездонных ледяных озер и тайн, прячущихся за каждым камушком, каждым утесом или поворотом узенькой лесной тропинки. Странное счастье. Счастье сидеть на берегу моря и слушать сказочные песни влюбленной сирены, размытые ветром и волнами. Болезненное счастье, умирающее с каждым звуком, с каждой нотой, но только тем и живущее.

Казалось бы, и не счастье вовсе.

Да только лучше этого для меня никогда ничего не будет.