Машерочка, деточка, Шурка,
влюбилась в тройного придурка,
а был он блатяра и урка,
маньяк, четвертной олигарх.

И наша наивная Шурочка,
сгорела в любви помпадурошной,
а всё потому что, тот жмурик…

Ведь он обещал ей Париж!

Но этот маньяк бессердечный,
что клялся в любови ей вечной,
в Рязани терзал её тело…

А после, когда надоела,
он душу её, как окурок,
своею ступнёй растоптал.

В тот миг, когда женщинка Шурка
услышала песню о Мурке,
застала движенья под буркой,
И то, как еёйный придурок…

Он грудь секретутки ласкал!! Ё-моё!

И вот она, новая Шурка,
На ней комиссарская шкурка,
Под шкуркой дедовские чувства.

…Он был генерал РККА.

А тут ещё маузер,
сцепка –
звезда на застиранной кепке,
которую дедушка Ленин,
прабабке её подарил.

И вот уже,
сердце – не камень,
в придурошном сердце не пламень,
а пули…
Визжит секретарша,
так это и ей поделом.

Ну что ж ты…
Ну, что ты наделала,
бесстрашная наша и смелая,
теперь тебе шить рукавицы
на зоне для кровных убийц.

Теперь тебе плакать ночами,
состариться чрезвычайно,
чифирить,
чинарить,
чихвостить
свою поламатую жизнь.

Но тетка с Единства России,
а дядька – он был прокурором,
и братик,
а братик из органов…

Спасли нашу бледную Шурочку,
Сказали, что…
Дурочка!
Дурочка!!!

Ну, что ты,
с такой вот,
возьмёшь…

Лечили…

Потом отпустили…

И снова забрали…

Страдала…

И словно свеча – угасала…

Вот так ей хотелось в Париж.