птица в полете переворачивается на спину,
птица в полете резко разворачивается и летит обратно,
на парусе юга, на веточке из первого гнездовья –
я бегу за ней, но облака быстрее покидают небо,
перекручиваются, цепляются друг за друга хвостами,
а ты все сидишь под потухшей лампой и полосуешь ножами книги.

Вырываешь страницы Людей, подкравшихся сзади
закрывших тебе ладонями обозрение – целого мира перед глазами,
вырезаешь буквы Имен, вчерашних шепотов, касаний
королев и богинь, канувших, канувших в память,
которую заживо, нежно, сминаешь и выбрасываешь.
Сминаешь и складываешь из них костерки,
и в пепел-сон прожигаешь.

Я бегу, но ведь я – горожане, горожане роют асфальт, мостовые,
ищут источники, корни деревьев, подошвы тени -
но оттепель, тени давно покинули город.
Они боятся забвений, полосок бумаги «закрыть» на глаза, рот и уши,
увидеть Людей под безоблачным небом, сидящих в лодках
на камне иссохших русел.
Людей, ждущих прилива – давно забывших значение этого слова.

Неспешно режешь листки прожитых событий на ленты -
вчера – пустота, а страницы из завтра пока не расклеить,
зачеркнуто красным заглавие повести, эпиграф оттенками
дышит:

"в конце полярной ночи жизни тебе останется самое большее:
имя да восемь тире восемь цифр..."