Вечер. Летние сумерки. Один застывший миг сразу после заката, когда горизонт уже очистился от солнечной крови, а свет всё никак не может умереть и тлеющим трупом висит над замученным городом. Небо отчётливо дышит осенью, а вместе с тем тщетой и неотвратимостью вечности. Облака медленно, незаметными движениями минутных стрелок смешиваются с дымом. Бело-голубую бесконечность затягивает непроницаемо серой повседневностью. Город становится совсем мёртвым, фонари переходят на пластик, и не спасают даже суетливые муравьи-машинки и неуклюжие жуки-КамАЗы... Наверное, даже хорошо, что отсюда не видно людей. Совсем не видно. Если здесь оставить труп или умереть самому, то обнаружат его или тебя хорошо если через неделю. Если постараться, можно без особых усилий отрешиться от механических индустриальных звуков и от мёртвого города, даже от холода. Остаются только мысли и небо. Как обычно бывает в таких случаях, из ниоткуда появляется этот подонок Князь Андрей, которого после всего, что было, не вытравить из подсознания никаким Кастанедой. Разумеется, никакой связи с его, Князя Андрея, небом у этого нет и не предвидится. Оно уже даже не сереет, просто становится бесцветным. И, кажется, физически опускается всё ниже и ниже. Пытается заплакать. Вотще. Слишком много дыма, слишком мало чистой воды. Что-то в этом есть, наверное. Просто в данный застывший миг это абсолютно неважно. Чувства и эмоции застыли вместе со временем, а освобождённые от них мысли отказываются подчиняться каким бы то ни было законам...

Между небом и дымом(1) стохастически пребывает стайка каких-то птиц. Хотя правильнее было бы назвать их роем, потому что отсюда они больше всего напоминают мух. Всё, чем может похвастаться память, это стрижи(2), которые спят, едят и даже любят друг друга в полёте. Визуально от мух совершенно не отличаются, но на фоне бесцветного неба всё это бессмысленной метание туда-сюда наполняется некой неуловимой эстетикой и очень древним и глубоким, а оттого совершенно недоступным человеку смыслом. Как-то отходит на второй план орлиное величие и красота альбатросов, на которые всегда ориентировались люди, и, наверное, если уж и мечтать о крыльях и небе(3), то стрижиное бытие подойдёт как нельзя лучше... Вряд ли Князь Андрей думал о стрижах, очевидно для этого не надо умирать, и не должно быть больно, и не должно быть крови, и, главное, должны быть стрижи. Вот сейчас стрижей нет, и поди подумай о них. Без визуального ряда они совершенно не трогают. Тем более, что затянувшийся миг наконец оборвался с неслышным звоном, как будто порвалась невидимая струна(4), и тьма наконец-то начинает опускаться на всё сущее, в том числе на многострадальный город. Ждать, когда небо начнёт чернеть слишком холодно. Время течёт, как ему и полагается, и всё возвращается туда, где и должно быть.

P.S. Я ничего не имею против смерти, но вот умирание - это ужасно...

(1) Е. Маргулис, Дип пепл ин рок, 2004

(2) http://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%A7%D1%91%D1%80%D0%BD%D1%8B%D0%B9_%D1%81%D1%82%D1%80%D0%B8%D0%B6

(3) А. Макаревич, Крылья и небо, 2001

(4) Когда невидимая струна рвётся с неслышным звоном, ты её не видишь и не слышишь, но каким-то образом знаешь, что она порвалась и больше петь не будет.