Классная руководительница девятого «в» класса, Лидия Павловна, пятидесятилетняя грузная женщина, учительница истории и литературы, с огромным педагогическим опытом, которым, кстати очень гордилась, сидела за учительским столом, стоящим на небольшой кафедре, уютной классной комнаты. Школа была тиха. Последние уроки давно закончились, и даже самые законченные копуши разошлись по домам. Пыль от мела переливалась в лучах предзакатного солнца, и у любого нормального человека, у меня, по крайней мере, точно, вызвала бы желание полюбоваться этими искорками, бороздящими атмосферу под носами классиков, отдыхающих на беленых стенах, но Лидия Павловна лишь морщилась и чихала.

- Сколько же можно вдалбливать, ну полоскайте вы тряпку, черт возьми. Кто у нас сегодня был дежурный…. Ну, конечно! Чижикова… какая на удивление не коммуникабельная девочка. Общий язык с коллективом она найти не может, у доски вообще не мычит, не телится, но тряпку то прополоскать!!

Таня Чижикова была ее ученицей всего два месяца. Родители привезли девочку из какой-то глуши, и Лидия Павловна вынуждена была принять ее в свой класс, хотя за два месяца до окончания учебного года – это возмутительно. И ладно бы девочка была смышленая, активная, таких Лидия Павловна очень даже ценила. Но Чижикова! За два месяца, Лидия Павловна даже лицо ее толком не рассмотрела, до того эта девица сгорбленная, зажатая. И если письменные работы хоть как-то вытягивают на троечки, то уж устного ответа от нее в этой школе не слышал ни один преподаватель.

-Я все могу понять… Может быть там какая то драма, хотя это, конечно верх бестактности, переться в мой медальный класс, перед экзаменами со своими драмами. А сегодня ее вообще, кажется, не было. Вот ведь мышка! И не вспомнишь.

Лидия Павловна надела на нос очки, свисающие на груди, за ненадобностью, на шелковом шнурке. Свисающие – это обычно так говорят о каких то предметах подвешаных на шее, но в случаи с очками Лидии Павловны, было бы правильно сказать покоящиеся на груди, как на каминной полочке. Тем более, что огонь активности в груди классной преподавательницы был вполне сравним с каминным костром. Итак, Лидия Павловна водрузила очки на нос и принялась водить пальцем по строчкам в раскрытом журнале:

-Чижикова, Чижикова… Ну точно! Не было!.. Посмотрим что скажешь…

На столе, перед Лидией Петровной помимо классного журнала, пластиковой приборницы для карандашей и скрепок, и брошюрки «Методики развития и закрепления коллективизма в подростковой среде», высилась стопка тетрадей с непроверенными сочинениями. Сочинения писал как раз девятый «в» еще в понедельник, на свободную тему, под четверную оценку.

-Последний шанс, Чижикова. Не знаю, кто и как тебя учил, но если не написала, как положено, оставлю на второй год. Оставлю, и сама добьюсь положительных результатов. И не такие орешки кололись. Опыт есть. Нус-с, с тебя и начнем.

Лидия Павловна, практически не глядя, как фокусник, вытащила из тетрадной башни работу Чижиковой. Это было не трудно – тетрадь у Тани была такая же серая и невзрачная, как она сама, и выделялась среди глянцевых обложек как бомж в супермаркете. Лидии Павловне хватило одного опытного взгляда, окинувшего жалкий текст на первой странице, чтоб понять, что никаким сочинением тут и не пахнет. Классная хмыкнула, что означало «что и требовалось доказать», и вчиталась в мелкие буковки:

«Мне уже не расправить спину, и гордым взглядом не пригвоздить, не вставить слово, не вызвать смех. Меня не будут целовать с желанием целовать, и не будут обнимать с желанием дотронуться. Я не унижу наглого, и не утешу униженного. Мои красные тельца стали черными, мое серое вещество стало зеленым. Меня не найдут в списках, да и искать никогда не станут. Не перескажут моих слов, потому что их не было. Я сразу стала никем, да и этим, пожалуй, тоже не стала. Я ворую чужие вдохи. Я занимаю чужие следы, и тень моя скрючилась от позора. Мне глупо ждать перемен, мне не чем их встречать - я не смогу уже собрать себя в кучу. Страшно исчезнуть без звука и малейшего колебания, но только так исчезает то, чем я так и не стала. Уже. Осталось несколько часов. Только время знает меня. Оно позволит мне стать его пылью. Все».

Лидия Павловна закрыла тетрадь и звонко шлепнула ей об стол:

– Ну, я же говорила! На второй год. Однозначно!