Мы с Вадиком ровесники. Он мальчик серьезный, не то, что Аркашка. И кажется, я его люблю…. Это значит, что хочется постоянно быть рядом и заботиться, например, стирать носки. Правда, как именно буду это делать - не представляю, но мысль посещает, и ни куда от нее не денешься. Вадик чист, аккуратно одет и причесан (не в пример некоторым). В свои шесть лет уже читает. С чтением у меня пока туго. Вернее, вообще никак. Буквы-то знаю, но вот все остальное… Люблю слушать, когда мне читают. Правда, Архиповну не допросишься («Глаза плохие стали!»), а родители всегда заняты. Иногда я сажусь с умным видом с книжкой и усердно делаю вид, что читаю, старательно шевеля губами. При этом главное следить, чтобы книга была не вверх тормашками, а то засмеют. Архиповна проникается уважением, гремя кастрюлями на кухне («Тихо! Маруся читает!»). Зато я сочинила стихи, замечательные на мой взгляд:Грибы веселятся,

Смеются и пляшут

И алыми шляпками

Все они машут…

Здорово. Я даже попросила папу их записать. Только вот где могла видеть эти алые шляпки – понять не могу. Еще люблю рисовать и раскрашивать картинки. Один раз так увлеклась, что изрисовала весь Иркин синий карандаш, нужный ей зачем-то в школе. Крику было! Ирка – это внучка Архиповны, ужасная зануда и серая мышь. Она учится в седьмом классе и еще занимается музыкой, играет на черном пианино, стоящем в зале. Ирка играет, а я вытираю пыль. «Пианино на тебе, как и «скрытая» пыль под столом и стульями» - говорит Архиповна. Я задыхаюсь от обиды: тогда тоже хочу играть! Я умею, собачий вальс и цыганочку (Ирка научила). Но про Ирку потом. Сначала про Вадика.

На чем я остановилась? Да, на носках. По-моему, это высшее проявление любви. А пока Вадик катается на новеньком четырехколесном велосипеде, а я бегаю рядом и «забочусь». Тут же носится весь чумазый, пыльный и потный Аркашка. У него пока самокат. А мне Вадик обещал дать покататься на своем сверкающем на солнце чуде.

Вадик тоже живет в нашем подъезде. Только на самом верхнем, пятом этаже. И тоже не ходит в садик. С ним сидит его бабушка. Зимой я каждый день отправлялась к нему играть. «Как на работу» - комментировала Архиповна. Утром после «скрытой пыли» и чая, мне наказывали вернуться ровно в двенадцать («Придет Ирина, и будем обедать!»). Я через две ступеньки летела наверх. Мы играли, рисовали, болтали. Время летело.

Мое счастье длилось недолго. Однажды нам объявили, что родителей Вадика посылают в длительную командировку. Моему горю не было предела. Вадик уехал. И каждый день во время долгого отсутствия друга, я по утрам поднималась в его квартиру. Открывала бабушка, разрешала играть в пустой комнате (она тоже скучала!), угощала конфетами и показывала письма и рисунки своего внука.

Но это было зимой. А сейчас за окном мой любимый долгий летний день. Выхожу на улицу. Никого. Ковыряюсь в пыли, в ней «купаются» воробьи. А я рисую палочкой крестики и нолики. А еще аквариум и розу. Скучно. Из подъезда появляется Вадик. Идем в песок. Жарко. Прячемся в тени подъезда.

Я не замечаю, как они появляются, эти двое. Просто возникают рядом две тени, нависают над нами, зловеще улыбаясь. Им тоже скучно. они ищут развлечений. И находят испуганных дошколят. Два здоровенных недоросля (или это только кажется, что здоровенных?). В руках железные прутья.

- Здорово, мелюзга! Чем занимается?

- …

- Ах, ничем? Вижу. А прутьями по спинам пробовали? Хотите попробовать? Хотите! Вот умора! И девчонка здесь. Как Зою Космодемьянскую пытали, знаешь? Или еще нет?

- Подожди, не тронь соплячку, тут ее кавалер.

- А давай ее спросим, может, лучше, с ухажера начнем?

- Классно! А давай так: отметелим кого-то одного, на выбор.

- А кто выбирать будет?

- Вот она и будет! Девочка, девочка, я тебя съем! Ха-ха! Испробуем прутья на чьей-то одной спине, тебе выбирать, как скажешь, так и будет.

- Ну что, долго ждать? Бить его? Бить?

Я молчу. Страх сковал язык, ползет противными мурашками от макушки до пяток, ноги ватные, в ушах шумит.

- Последний раз спрашиваю, бить его, или, может, тебя?

Я молчу. Глотаю слезы.

С противным свистом взмывает в воздухе железный прут. Он не успевает обрушиться ни на чью спину. Скрипит подъездная дверь. Чья-то рука медленно, как в замедленной съемке, перехватывает в воздухе орудие пытки. В моих глазах темнеет. Обидчики вырываются из рук подоспевшего соседа, скрываются на улице.

Вадик взмывает по лестнице на пятый этаж. Он барабанит в дверь, и захлебываясь от слез, кричит: «Бабушка, бабушка!!! Она меня предала!».

Я стою и молчу…