Люди смотрели на меня, смотрели, как я, одиноко распивая бутылку шампанского и сидя за столиком с белой скатертью, вытянул руку вперед и растопырил пальцы. Секунду назад я был простым посетителем, и никто, кроме официантки, которая не могла не заговорить со мной по долгу службы, не кинул на меня даже взгляда, не говоря уже о том, чтобы поинтересоваться, кто этот человек, пришедший в такое заведение, да еще в новогоднюю ночь, и обнимающий с неприличной нежностью свой высокий и тонкий бокал, а теперь вдруг смолкли все разговоры, включая и деловую беседу двух нефтяных магнатов, и все пристально всмотрелись в мою руку. Руку я вытянул, заметив странную и неприятную дрожь в ней, из-за нее дрожал и бокал, и волны бежали по искрящейся поверхности шампанского.

Без всякой системы, хаотично двигались пальцы: вверх-вниз, влево-вправо. Ладонь оставалась неподвижной, только мелко сокращались мышцы в верху ладони, прямо под пальцами. Если постараться, можно было вслед за ними шевелить ладонью, вверх-вниз, туда-сюда. Я напряг запястье, и движение руки стало поступательным.

Тут же, безо всякого перехода, вспомнились уроки физики в школе, когда учительница, Наталья Григорьевна, рассказывала классу про Абсолютно Твердое Тело, прерываясь на реплики типа: "Лагунов, руки на стол!".

Рука все еще ходила из стороны в сторону поступательно, хотя я давно уже перестал следить за ней. Я дастал из кармана пачку, из пачки - сигарету, вставил ее в рот. Огонек зажигалки не попадал по кончику сигареты, время от времени все же опаляя его.

Когда удалось прикурить, я глубоко затянулся и по привычке зажал фильтр между большим и средним пальцем. Сигарета затряслась, образуя складки на губах и тут же их уничтожая.

Я докурил, выпуская дрожащие струйки дыма изо рта, и решил перечитать длинное и неприятное письмо, отпечатанное на глянцевой бумаге.

Я откинулся на спинку стула и взял письмо в руки. Буквы тряслись, и я задвигал в такт рукам глазами, а они сообщили этот импульс голове.

Потом я порвал письмо, две его колеблющиеся половинки остались в руках, и я всматривался, старался их совместить, добиваясь синхронного движения пальцев, ладоней, предплечий, плеч, а потом и ключиц.

Половинки листа перестали расходиться и накрывать друг друга, я мог их читать, совершенно не напрягаясь, мой корпус тоже начал двигаться, тоже поступательно, и лишь стул подо мной оставался на месте. Я вцепился руками в сиденье, позабыв про письмо, которое, вращаясь, двумя половинками полетело на пол, и поджал наги.

Посетители, превратившись в невольных зрителей этого спектакля, с удивлением смотрели, как стул, на котором, не касаясь земли, сидел я, поехал по гладкому полу.