Руки устают, ноги отмирают, а мысль вечна, она бессмертна, она продолжение тебя. Я открываю окно и смотрю на небо, на огромные и необъятные облака, господи, как хочется оторваться от этой земли и лететь, лететь пока есть силы, закрыв свои глаза, подставляя лицо встречному ветру, но вместо свободного полета, воняющее собственной мочой кресло-каталка, да заблеванное одеяло на обездвиженных ногах. Очередной год этой невыносимой жизни подходит к концу, что потом? Еще один год гниения, еще один год ненависти к самому себе, еще один чертов год. Пять дней, каждую неделю, каждый месяц, от стены к стене, от стола к столу, от окна к окну. Почему пять? Суббота и воскресенье праздники, в это богом забытое место приезжает мой единственный друг. Он выводит меня на улицу, рассказывает свежие новости и сплетни, привозит мне новые книги, еду и столь бесполезные вещи. На кой черт мне одежда? Но я принимаю от него все, я благодарен ему за все, он не дает мне покончить с собой.

Я закрыл окно и проехал на кухню. Трясущимися руками я выудил из тайника заначку - спирт. Игорь иногда привозит мне его, хотя я и не прошу его об этом, видимо он понимает, что без допинга жить еще труднее и невыносимее. Включаю NIRVANA и начинаю разбавлять спирт вонючей водой из-под крана, другой нет. Привкус, конечно, будет паршивый, но ничего не поделаешь.

Вообще-то, до того как меня сделали инвалидом, я тоже слушал эту дешевую безвкусную дрянь - попсу, на вроде Руки вверх и тому подобного. Тогда мне казалось, что музыка должна быть именно такой, а все эти песни NiRVANA, да КИНО казались наркоманским бредом о несуществующей жизни. Ну конечно, кому в двадцать лет хочется забивать свою голову проблемами жизни и смерти, если конечно это можно назвать проблемами, так небольшая заноза в мозгу.

Дрянная жидкость обжигает горло и лезет все глубже и глубже согревая тело изнутри. Не закусываю, вообще не люблю закусывать или запивать, от этого и без того паршивое пойло с трудом удерживается внутри. Еще одна порция из мутного стакана, и можно закурить.

Телевизор показывает расплывающиеся, довольные лица неизвестных мне тварей, среди которых возможно есть и порядочные люди, да, собственно говоря, мне и на них наплевать. Переключать канал не имеет смысла, везде одно и тоже, с нажатием кнопки меняются лишь эти несуществующие лица. Хватаю со стола нож и начинаю бить им по столу, бью, пока не отнимается рука, бью и кричу, что есть сил, вместо стола те улыбающиеся лица. Переворачиваю стол, все летит на пол, а мне наплевать, мне уже на все наплевать, скоро я покончу с собой.

Пять лет затяжного кошмара толкнут к суициду кого угодно. Сначала два года в психиатрической больнице, а потом в этом доме. Два годам меня пичкали таблетками и внушали, что все, что со мной произошло всего-навсего ерунда, так небольшая травма.

Травма мать их, травма это когда случайно вывихнул руку, а когда твои ноги похожи на кисель это АД. Чтобы справить свою нужду, мне приходилось просить о помощи медсестер и медбратьев, зачастую они лишь вытряхивали меня из кресла и заставляли мочиться под себя, а потом половину дня валятся в своей собственной моче. Они проходили мимо и плевали в мое лицо, а если я пытался отползти к стене, они силой возвращали меня обратно. Стоило только попросить о помощи, как тебя сразу начинали бить и унижать. Можно конечно подумать, что я там был такой один изгой. Всем доставалось, всем без исключения, рядом со мной на койке лежал парнишка, лет тринадцати у которого не было глаз, их выколола его собственная мать за то, что он поздно вечером посмотрел телевизор. Звали его, кажется Ильей, хотя я могу ошибаться, там не было принято говорить в слух свои имена, лишь чертовы номера на бирках кроватей, для того чтобы персоналу потом было проще тебя дотащить до места. Так вот, парнишку того каждое утро, вытаскивали из кровати, затем раскручивали посреди палаты и начинали кричать на него. Он ревел и выл, не мог еще привыкнуть к потере глаз, выставив вперед свои руки, он метался по палате и пытался вцепиться во что-нибудь. Как только ему это удавалось медсестры, и медбратья оттаскивали вновь на середину комнаты и снова раскручивали и так до тех пор, пока он не падал на пол и не начинал блевать. Как только кто-нибудь пытался ему помочь, его тотчас же уводили в белую комнату. Мне до сих пор снится эта комната, в которой воняет чьей-то мочой и другими отходами жизнедеятельности, на посеревших от времени стенах из мягкого материала, тут и там виднеется кровь, небольшие разводы. Под самым потолком торчит крюк, на котором висит чей-то ремень. Поначалу ты не понимаешь, зачем он там, но когда проходит пара дней без еды и общения в этом замкнутом пространстве, мозг то и дело начинает подталкивать к действию. Я был там всего два раза, но и тех двух раз хватило мне на всю жизнь.

- Кричите, что так не бывает, что я и в самом деле псих? Мне наплевать, теперь наплевать на ваше дерьмовое мнение.

Кто мне теперь поверит, мне не поверили тогда, а теперь просто пошлют куда подальше. Самое страшное, что все они знали, что там творилось, все без исключения, знали и молчали. Когда я вышел оттуда, я сразу направился к прокурору, и что он мне сказал? Предложил мне заткнутся, и идти ко всем чертям, в нашей стране такого не было, нет и никогда не будет. То, что с тобой произошло всего лишь на всего бредовый сон.

- Смейтесь ублюдки!

Возвращение домой оказалось еще страшнее, чем пребывание в этой чертовой лечебнице. Там на меня обращали внимание, пускай таким способом, но там я чувствовал себя человеком, униженным и оскорбленным, но человеком, а тут я изгой. Родители погибли в той аварии, а родственники уже давно поделили наше имущество. Они смотрели на меня как волки, они видели во мне очередную преграду к моему же имуществу, к моему собственному дому.

Если бы не Игорь, я бы давно вскрыл себе вены. Он научил меня любить эту жизнь заново, но, к сожалению не надолго. Мне надоело мучить себя и его. Я лишь гниющая обуза.

Старое, облепленное остатками еды, лезвие, рвет кожу на запястий. Теплая кровь струится по опавшим рукам на заблеванное одеяло, потом на грязный пол. Капля, еще одна, с каждой каплей становится так легко, так невыносимо легко.

- Я победил всех вас, я не за и не против и даже не воздерживаюсь, я вне ваших идиотских правил, теперь я свободен...