Где-то неподалеку разорвался снаряд, я упал на дно окопа оглушенный взрывной волной. Чувство самосохранения заставило меня подняться и продолжить стрельбу, я стрелял, не видя целей, стрелял наугад. Война получала свою пищу, ей было наплевать какой она расы и цвета кожи, мясо не имеет всего этого. На губах чувствуется солоноватый привкус крови, моей ли? Послышался вой серены, они вновь пошли в атаку. Они похожи на мертвецов идущих насмерть, когда они падают в грязь под своими ногами скошенные пулями и осколками гранат они не издают не единого звука, от этого становится совершенно жутко. Палец на спусковом крючке свело судорогой, но желания его отпустить нет. Подбежал молодой офицер и прокричал что-то про левый фланг, я не осмелился послать его куда подальше, уже видел, как один такой же офицерик застрелил солдата отказавшегося выполнить его приказ, хотя приказ и в самом деле был идиотский, атаковать ночью на звук, практически в слепую. Лучше уж застрелится самому, чем вот так, запутаться в колючей проволоке и подохнуть к утру от потери крови. Выдохнув и пригнувшись, я побежал следом за офицером, мы почти добежали до пулеметного расчета, когда шальная пуля пробила его череп, он как-то неестественно вскинул руками и повалился в лужу. Обшарив его карманы и не найдя в них ничего интересного я прошмыгнул в ближайшую землянку.

- Пшел вон отсюда. - Пробасил мерзкий голос, в дополнении к которому в мой лоб уперся ствол автомата. Спорить и что-то доказывать было глупо, я вышел на улицу и сев на самое дно окопа закурил. В следующую минуту землянка взлетела на воздух, части некогда целых тел разлетались по сторонам, снаряд не пощадил никого. Упав на колени и руки я пополз в противоположную от фланга сторону. Вновь раздался вой этой ужасной сирены. Меня схватили двое и поволокли к своему начальству, по дороге они громко смеялись и о чем-то перешептывались. Одному из них я вырвал кадык, другому проломил череп, они даже не поняли, что произошло. Надо отдать им должное, они провели меня в расположение своих войск, совершенно искренне минуя все минные поля. Я достал из-за пояса нож и принялся убивать, убивать медленно и расчетливо, горло за горлом голова за головой, никто не ждал меня тут, да я и сам не предполагал, что попаду сюда так быстро.

Лицо мое было залито чужой кровью, ноги скользили в выпотрошенных внутренностях, а я все продолжал и продолжал убивать. Я даже не знаю, была ли это месть или что-то другое, еще бы парочка часов в своих частях и я бы стал убивать там. До полевой тюрьмы я добрался достаточно быстро. Мой командир сидел там же где и в последний раз нашей встречи.

- Этого не может быть, я своими глазами видел как тебя ... – Закричал он, но закаленное острие ножа прервало его.

Остальные умирали так же, ни кто не ожидал увидеть вновь мое лицо, наверняка они даже успели расслабиться здесь, с облегчением выдохнуть и порадоваться за мою судьбу.

С восходом солнца во вражеские окопы ворвались наши войска, я сидел среди всех этих трупов и курил дорогие кубинские сигары и не чувствовал их вкуса.

- Встать. - Закричал какой-то офицер и направил в мою сторону свой револьвер. - Кто такой?

- Рядовой армии Константин Полищук ...

- Что, тот самый? - Удивился офицер.

- Что значит то самый.

- Дак это же тебя, кажется, эти сволочи притащили на минное поле и обвязав колючей проволокой оставили подыхать.

- Вы ошибаетесь.

- Возможно, но, так или иначе, вам придется проследовать со мной, вы обвиняетесь в дезертирстве с поля боя, и переходе на вражескую сторону.

Он вел меня в сторону ближайшего оврага и браво напевал что-то себе под нос, никакого суда и следствия конечно и быть не могло, война упрощает все эти бюрократические проволочки. Я шел и вспоминал, как эти твари отдали меня на смерть за свои дрянные душонки, как они радовались, что останутся, живы, что их повезут не в концлагерь, а в обыкновенную тюрьму.

Офицер браво зачитал что-то про товарища Сталина и про верность родине, а затем, взведя курок, нажал на спусковой крючок. Я упал на мертвые тела, одежда моя мгновенно пропиталась их кровью, и все мое тело медленно начало погружаться на дно. Я лежал не подовая ни каких признаков жизни, тем более что теперь это было не трудно, я знал, что с наступлением ночи отправлю этого офицера на тот свет, выберусь отсюда и отгрызу ему его паршивую голову, а он будет кричать и стрелять в меня из своего именного позолоченного револьвера, но мертвецы не боятся пуль, мертвецы боятся покоя.